— Разрешите выполнять? — спросил я, борясь с желанием принять этакую полустроевую позу: каблуки полуботинок сведены, живот втянут, правая рука ищет шов на бедре, на левом плече, скинутый по причине жары, висит белый летний пиджак и тоже каменеет под взглядом начальства. Искоренять в себе армейские атавизмы я не собираюсь: начальству на них начхать.
— Подождите. Заодно заскочите там в райотдел УВД, разберитесь, что к чему. У них какое-то странное дело, возможно, по нашей части. Ознакомьтесь и берите не колеблясь, если действительно странное. Теперь все. Идите.
Как говорится, послали — и я пошел. Туда — не знаю куда. Какие такие проблемы свалились на службу Национальной Безопасности, что непременно требуется помощь отставного подполковника Шкрябуна? Что еще за нонсенс — личный архив?!
Покрыто мраком.
Пожалуй, я не был особенно озадачен. Полковник обожает давать людям ровно столько информации, сколько им, по его мнению, безусловно необходимо, а дальше барахтайся сам как знаешь. Те из молодых сотрудников, кто тонет и верещит о помощи, пополняют собой периферийные управления или тихо уходят в отставку, под присмотр. Тех, кто упрямо барахтается, полковник не то чтобы привечает — просто гребет под себя и терпит их присутствие. Остаются не самые несовестливые — просто цепкие и умные. От рождения, потому что никакой дрессировкой этих параметров до нужной кондиции не довести. Как определить умных? А это те, кто остался. Окончательную шлифовку, как водится, делают коридоры Управления.
Я шел коридором и думал о том, что даже если неведомые мне Жидобужи расположены на краешке Новгородчины и невдалеке от новой скоростной автомагистрали, то и тогда гнать мне в одну сторону часа четыре. Да столько же обратно. Допустим, час на уламыванье Шкрябуна, час на райотдел УВД — уже десять часов как минимум. А на самом деле, вероятно, гораздо больше. Домой попаду за полночь, как пить дать.
Из припаркованного в переулке автомобиля я позвонил Маше и предупредил, чтобы рано не ждала. Она ответила усталым «да» и после минутного разговора отключилась. Лепета Настьки слышно не было: либо возилась с мягкими игрушками в дальней комнате, либо еще спала. Кредитная карточка, документы, табельное оружие — все было при мне. Талоны на бензин, оплаченные фирмой «Альков-сервис», в бардачке. Можно ехать, а есть желание или нет, кого интересует?
Только ненормальные всю жизнь играют в такие игры. Но ненормальным нравится в них играть, вот в чем загвоздка. И потом, ничего другого они не умеют.
Сунув дискетку в прорезь и убедившись, что данные нормально читаются, а не зашифрованы каким-либо хитроумным способом, я приложил большой палец к папиллярному сенсору зажигания и тронулся — нет, не умом, а только в путь. У Белорусского вокзала, как всегда, была «пробка» с повисшим над нею в летнем безветрии сизым облаком выхлопа, через километр — еще одна, затем еще и еще, так что из города я выбирался не менее полутора часов, а дальше стало легче и кое-где новая трасса действительно оправдывала название скоростной. Во всяком случае, дорожные знаки, ограничивающие скорость — не ниже девяноста, — попадались достаточно часто, иногда удавалось подолгу держать и сто двадцать, а трактористов и других подобных им любителей черепашьей езды дорожная полиция гнала взашей.