— В Бардо, — ответили снизу.
— Бардо, Бардо, — забормотал Антон, вспоминая, где слышал это слово. — Название вроде бы украинское.
— Тибетское, — ответил голос.
— Да, кажется, тибетское, — успокоился Антон и с удовольствием перевернулся на спину. Глаза его сами собой закрылись. Он вспомнил Елену Александровну, свою последнюю историю и подумал, что, наверно, воспоминание о смерти — это единственное, что остается у человека в памяти о прошлой жизни.
1
Нельзя сказать, что Тюрина на работе любили или хотя бы уважали. На него, скорее, не обращали внимания. Привыкли, как привыкают к предмету не очень нужному, который вроде и стоит на виду, но уже не воспринимается глазом в отдельности, а является как бы составной частью производственного интерьера. Из всего числа сослуживцев Тюрин не выделялся какими-нибудь выдающимися качествами. Он не был заметно добрым или наоборот — злым. Не изнурял никого чрезмерным занудством или оригинальными идеями, поскольку у Тюрина их никогда не было. Случалось, у него просили денег до получки, но это происходило крайне редко, только после того, как проситель получал отказ у всех своих старых заимодавцев. Но и в этом случае Тюрин редко шел навстречу. Отчасти, потому что сам жил на небольшую зарплату, которой едва хватало на самое необходимое. Да и не было у него привычки помогать или входить в положение.
Много лет Тюрин тянул лямку рядового служащего — инспектора отдела кадров. За это время он идеально приспособился к своему мизерному жалованию и научился так распределять деньги, что у него не бывало даже десятки на непредвиденные расходы. Все было заранее распланировано на две недели вперед, от получки до аванса и от аванса до получки.
Работа у Тюрина была несложной, и выполнял он её совершенно автоматически. Регистрируя больничный лист, он мог, например, и слушать радиопередачу, и разговаривать с сослуживцем, и поигрывать ключами от сейфа в такт музыке.
Дома Тюрин жил значительно разнообразнее: прочитывал две бесплатные районные газеты, а раз в месяц — журналы «Юный натуралист» и «Если». После работы Тюрин ужинал, поливал кактусы, смотрел телевизор и на ночь обязательно выстирывал что-нибудь из своего небогатого гардероба. Свою маленькую однокомнатную квартиру гостиничного типа Тюрин содержал в образцовом порядке. Раз в год наклеивал новые дешевенькие обои, все время одного и того же желтого цвета. Красил двери и рамы, белил и без того идеально белый потолок. Раз в неделю Тюрин учинял генеральную уборку и каждый день проводил профилактический осмотр квартиры: то пушинку поднимет, невесть как залетевшую к нему на девятый этаж, а то газеты переберет, увяжет в стопку капроновым шпагатиком и уберет во встроенный шкаф. В общем, порядок у Тюрина был устойчив настолько, что время совершенно не оседало в этом жилище. В квартире царило вечное настоящее без намеков на будущее или прошлое. Впрочем, о прошлом здесь напоминала одна старая вещица — большая репродукция в тяжелой раме из мореного дуба — добротная типографская копия картины Бернардо Беллотто «Дворец и парк Кауница в Вене», отпечатанная перед войной в Германии. На пожелтевшей мелованной бумаге в ослепительной канцлерской ливрее стоял человек с птичьим лицом. Каждый стежок на его роскошной одежде, каждый квадратный миллиметр золотого шитья был выписан с тщательностью обманки. Стерильное пространство, в котором обитала фигура знатного вельможи, как бы продолжало комнату. Туда хотелось войти, как хочется иногда взлететь в небо и подняться высоко в горы, чтобы подышать воздухом действительно без цвета и запаха. Сам же австрийский канцлер чувствовал себя в этой дистиллированной атмосфере, как и подобает особам его положения. Он гордо, но без всякого сановного превосходства смотрел с репродукции, и взгляд его, едва коснувшись уха зрителя, уходил куда-то поверх плеча, в некое гипотетическое будущее, которое просматривалось в сияющих зрачках в виде неясной золотистой дымки. На губах этого вельможи играла лукавая улыбка, и оттого Тюрина не оставляло ощущение, что канцлер, как и он сам, наблюдает со своей дворцовой площадки за жизнью маленькой московской квартирки.