— Я не знаю, — обессиленно выдохнув, ощущая, как сжимается сердце до боли в груди, потому что я действительно не знаю…он прав. Этот заносчивый мерзавец абсолютно прав. Я не могу понять, что меня смущает, что вынуждает снова и снова перечитывать протоколы допроса родителей, друзей, одноклассников, соседей этих детей.
— У нас есть заключения экспертов и есть показания докторов, наблюдавших мальчиков. В некоторых из них говорится о закрытости в общении, о нежелании ребёнка идти на контакт с родителями. В некоторых — о неоднократных драках со сверстниками из-за игрушек, из-за конфет…из-за вещей, которые были у них теперь в изобилии. Этих детей не били…
— Точнее, вы не можете утверждать этого с уверенностью.
Молча кивнуть, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота. Перед глазами тела мальчиков и зловещая тишина, окружавшая их. Что если он прав? Что если я просто не слышала то, что они пытались мне сказать…там, на другой частоте. Как не слышал никто при их жизни.
— Зачем убегать из дома тому, кто вырос в приюте? Зачем прятаться в катакомбах, когда тебя ждут любящие родители? Что может гнать их на улицу? Ведь эти дети…они должны, как никто другой, ценить то, что приобрели.
И вдруг он замер. Мне показалось, я видела, как он каменеет. Как покрывается толстым слоем гранита его лицо, словно превращаясь в озлобленную маску. Его плечи…я словно вижу, как они застывают в неестественно напряжённой позе, и каменеют даже пальцы правой руки, лежащей поверх левого локтя.
Долгие секунды молчания под его пронзительно холодным взглядом…а затем он заговорил, и я почувствовала, как такой же камень медленно покрывает каждый миллиметр моей кожи изнутри.
— А почему вы решили, что для этих детей большим благом стала приёмная семья? Почему вы решили, что приют для них был Адом, из которого они мечтали выбраться? Почему не допустили мысли, что наоборот?
— Экспертиза…
— Направлена на исследование тела. И вы видели только тела, но ни разу не пытались заглянуть в души. Никто из них и никогда не жаловался на плохое обращение? Кому могут жаловаться те, кого бросили родители? Кому могут поверить те, кого предали самые близкие люди? И вы сами только что с лёгкостью списали следы побоев на драки и падения.
Он вдруг рассмеялся. Зло рассмеялся. И я будто смотрю, как покрывается трещинами тот самый гранит ярости. Как уродливо и быстро, подобным омерзительным извивающимся насекомым, появляется серая сетка расщелин, и кажется, что сейчас камень рассыплется в прах, обнажая истинного Натана Дарка. Того, которого я не видела никогда. Вдох-выдох, сдерживая себя от желания отступить назад, потому что вот сейчас становится действительно страшно. Сейчас, когда его тихий, пропитанный гневом голос, доносящийся как будто издалека, говорит непостижимые уму вещи.