Спасти Советский Союз (Баксаляр) - страница 50

– Товарищ Сталин, а нельзя было им как-то помочь, дать работу в городах, скажем?

– Я думал об этом, но что мы могли им предложить? Хлеба в стране все равно не хватало. Вот и пришлось дать команду ОГПУ не пускать голодающих в города.

– Но ведь это были живые люди, которые тоже хотели жить?

Сталин посмотрел на меня с презрением.

– Для меня интересы большинства выше интересов кучки кулаков.

– Но от голода умерло несколько миллионов!

Вспомнил глаза голодных детей, стоящих у тела матери. В них уже была пустота. Полная безнадежность и понимание, что им осталось жить совсем не много. Сталин начал сердиться.

– Да, тогда были жертвы, но мы создали мощную экономику и благодаря этому победили смертельного врага в лице фашистской Германии. Не было бы индустриализации, советской власти бы не продержаться. И жертв было бы гораздо больше, да и тебя точно не стало бы.

– Можно задать еще один вопрос?

Сталин немного успокоился.

– Задавай!

И, махнув рукой, вождь всех народов снова стал набивать трубку. Я понял, что это была его привычка – держать трубку в руках, когда волновался. Определить настроение вождя народов было непросто, и только трубка выдавала его внутреннее состояние.

– Товарищ Сталин, зачем ты организовал террор против старой гвардии, а затем лучшей части своего же народа?

Вождь спокойно смотрел на меня, на его лице не дрогнул ни один мускул, руки не спеша крутили в руках трубку.

– Опять за старое. Сталин – убийца, Сталин – жестокий тиран. Как я устал от таких обвинений! Ты помнишь мои слова: я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет ее. Посмотри на мое захоронение, – и он указал рукой на собственный бюст. – Видишь, сколько цветов? Значит, я все делал правильно.

– Но ты же расстреливал основателей советской власти, героев революции и Гражданской войны? Для чего?

Сталин спокойно ходил вдоль лавочки, на которой я сидел.

– Все началось с Троцкого. Я выслал его из страны, думал, избавился от конкурента. Ведь Левушка только и мечтал скинуть меня и занять трон. Когда на заседании ЦК мои сторонники и эти старые олухи, Каменев и Зиновьев, и даже Бухарин согласились с тем, что Лев враг, я думал, что покончил с ним раз и навсегда. Но оказалось, что авторитет Троцкого резко вырос в стране. Многие были недовольны решением партии, изгнать из страны героя революции. Я надеялся, что в Константинополе закончится политическая карьера этого выскочки. Но он развернул такую бурную деятельность, что стал лидером левого движения во всем мире. Мне это было крайне неприятно. Ведь вождем всего коммунистического движения в мире я считал себя, а тут этот Лева со своей славой опять затмил все мои благие дела. Со временем, взяв в руки всю власть, я стал практически единовластным правителем. Но страшный голод в стране опять стал угрожать моему положению. Семнадцатый съезд партии прошел под лозунгами «Съезд победителей», но там начались сомнения в правильности моей политики. Старые большевики, конечно, слушались меня, но недовольство стало заметно. Оно было несерьезным, но внутренний голос подсказывал, что старая гвардия может объединиться с армией, где были очень сильны позиции Троцкого. Что бы тогда произошло? Вот этого я и боялся. На съезде была робкая попытка ограничить мою власть, даже хотели предложить на мое место Кирова. Видите ли, он умеет слушать народ, понимать его. Какая глупость! Я очень внимательно изучал русский народ. И прекрасно понял, что ему нужно. Народ не был готов к свободе. Да, кучка революционеров думала, что свершится революция, и все измениться на следующий день. Но вспомни, что началось в Петрограде после революции? Погромы винных складов. Мародерство и пьянство – вот тебе и русский народ. Рабочие не хотели работать для себя, на заводах упала производительность труда и дисциплина. Сознательности никакой. Почему так получилось? Да им нужен был нужен хозяин с дубинкой, который заставляет работать. Революцию сделали, а работать за них будет кто-то другой? Они были эгоистами, жили только для себя, а социализм требует другой человеческой формации. Везде. Начал с крестьян. Эти людишки вцепились в частную собственность, и до других им дела не было. Мы дали им землю, а они работали только для себя. Съезд прошел. Я выступил и пообещал быть более внимательным к мнению простых партийцев. Но Киров из моего друга превратился в конкурента. Только тогда я понял, какая это масштабная фигура, и как его авторитет может серьезно угрожать моему положению. Несколько месяцев спустя его убьют. Мысли подсказывали, что надо действовать и не ждать, когда меня сожрут все эти старые революционеры. Политика вещь страшная, здесь нет друзей и союзников. Я искренне плакал у гроба Кирова и прилюдно пообещал найти и покарать его убийц. Мои слова никогда не расходились с делом. Но это были только цветочки. Смотрел, как народ будет реагировать на первые репрессии, и был удивлен, с какой легкостью люди принимали аресты и наказание первых жертв. Теперь знал точно, можно готовить сокрушительный удар по всей потенциальной оппозиции. НКВД возглавлял Генрих Ягода, но он был не слишком рьяным и не готов к крупномасштабным чисткам. Мне нужен был другой человек на этом посту, и я его нашел. В Гражданскую войну этот человек был простым полковым писарем. В мирное время перешел на партийную работу. Невысокий ростом, он обладал кучей комплексов, но я не знаю более, идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно было не проверять и быть уверенным – все сделает. У него был только один недостаток: не умел остановиться. И иногда приходится следить за таким помощником, чтобы вовремя остановить. Это был идеальный кандидат на пост наркома НКВД. И Ежов приступил к делу. Я решил убрать всю старую ленинскую команду и выдвиженцев Троцкого в армии. Новый нарком справился с делом на пять с плюсом. Но тут пошел перебор. Истерия вокруг врагов народа закрутилась так, что со всех уголков страны хлынули потоком доносы, и аресты понеслись лавиной. Писатели, актеры, музыканты, почти вся верхушка армии, командование полков, военные аналитики, конструкторы, директора заводов, инженеры, ученые, преподаватели вузов – все попали под карающий меч Ежова. Когда я спохватился, масштаб репрессий был такой, что даже мне стало плохо. Пришлось отстранить Николая Ивановича. Его называли последовательным сталинским наркомом, а в народе ходил афоризм: ежовые рукавицы. Пришлось и Ежова расстрелять. Он много знал такого, во что других посвящать не стоило, и при этом показал всем, что справедливость существует. Однако выпускать всех на свободу было нельзя. НКВД никогда не ошибается. Ведь за ошибки чекистов будет отвечать партия, а значит, я. А вождь не может ошибаться. Это закон.