* * *
Полчаса молча возились с телом Виктора. Вытащили его из скафандра и перенесли в «холодильник» капитанской медкапсулы. При этом каждый норовил бросить на Арика подозрительный взгляд. Хоаххин понимал, что винить Ариэля совершенно не в чем. Тогда, когда Витя был еще жив и отправлял ему свое последнее сообщение, Ариэль уже стоял с ним рядом и повлиять на происходившее в этот момент на складе никак не мог. Легче всего было признать в случившемся трагическую случайность. Но, тем не менее, что-то мешало Хоаххину это сделать. В любом случае прав был Боцман, нельзя было слепо бросаться по следам могущественного противника, и Витина смерть служила тому подтверждением.
– Возвращаемся домой! Лейтенант, думаю, ты уже просчитывал эту траекторию? Командуй полезными. Готовьте корабль к старту. Остальные, залезайте в компенсаторы.
Боцман подвинул в сторонку «медвежонка», сидевшего за штурманским пультом, и активировал меню голографического интерфейса, прогружая в БИУС новый маршрут. Уголь вернулся в рубку из капитанской каюты и тут же полез в компенсатор.
– Послушай, командир, – мы все решили идти за тобой по доброй воле и никто никогда не откажется от этого решения. Не надо винить себя в смерти Виктора. Нет худа без добра.
Хоаххин устало снял шлем и отложил его в сторону. Он говорил спокойно и совершенно бесстрастно. Его слова от этого, при всей своей кажущейся пафосности, звучали проще и понятнее.
– Дело не в том, кто виноват. Дело совсем в другом. Я отвечаю здесь за все. А Виктор… Виктор свой долг перед Империей и Императором оплатил сполна. У каждого из нас своя битва. Битва за жизнь. За свою жизнь, за жизнь своих близких и родных, своих любимых, своих детей и внуков. За свою Родину. Пусть каждый – за конкретное поле или реку, конкретный дом. Но все вместе – за ту страну, в которой родились, жили, любили и хотели бы спокойно и достойно умереть. И Виктор свою битву завершил достойно!
Ариэль прервал последовавшую после этих слов паузу:
– Командир, а что ты думаешь о Боге?
– Не важно, Ариэль, что я думаю о нем. Важно, что он думает обо мне.
– Такого ответа, признаться, я еще не слышал. Но все это общие слова. Мы все уважаем тебя, но мне кажется, что за всем этим стоит не столько долг, сколько твоя личная война. Или я не прав?
Хоаххин улыбнулся.
– Любая война, если она не личная, рано или поздно становится просто профессией…
Заработали маршевые двигатели, и стартовые перегрузки вдавили людей в компенсаторы. Уголь успел еще расслышать, как тихо матерится в штурманском кресле Боцман. Видел, как его руки пытаются дотянуться до псевдоклавиатуры, но не могут этого сделать. Перегрузки продолжали расти, расти запредельно. Он даже не успел понять, почему всю рубку заволокло красным, не то кровь брызнула из его глаз, не то сработало аварийное оповещение об опасном для экипажа режиме разгона…