– Думаю, мы можем устроить заседание трибунала, как только он появится, – сказал Макреди, а затем снова повернулся ко мне: – Для настоящего суда нам требуется три человека.
– Настоящего суда? Что? Трибунал? У меня что, не будет адвоката? А где присяжные?
Пайк снова засмеялся.
– Может быть, она все-таки на самом деле американка.
– Да, американка.
– Еще раз – кто?
В дверь позади меня вошел третий офицер и направился к письменному столу. Пайк вытянулся по струнке и отдал ему честь.
– Отставить, капитан. Здравствуйте, Макреди.
Уилсон. Мой третий судья – Генри Уилсон. Человек, мечтающий закрыть местных жителей в концентрационные лагеря. И который еще до войны предупреждал меня, чтобы я держалась от всего этого подальше. Проклятье.
– Бонжур, мадемуазель, – сказал он мне. – Или уже мадам? Вышли замуж за какого-то мятежника? И на этом основании считаете себя вправе нарушать законы цивилизованного общества?
– Цивилизованного? – возмущенно начала я, но тут же остановилась.
Только не дерзить, Нора, и не умничать. Конечно, они меня не повесят. В конце концов, они помиловали Констанцию, а та командовала отрядом во время восстания. Стреляла в английских солдат. Наверное, уже жалеют, что тогда не казнили ее. А что там Уилсон сказал насчет «вышла замуж за мятежника»? Просто случайная попытка оскорбления или же ему что-то известно про Питера Кили? Мне необходимо соблюдать спокойствие и рассуждать логически.
– Послушайте, генерал Уилсон, – начала я. – Вы помните тот вечер, когда мы познакомились с вами в обществе Мод Гонн, Мильвуа и Артура Кейпела?
– А еще я помню, что вы пренебрегли одним очень дельным советом, – фыркнул он.
– Но вы помните, что Мод представила меня именно как Нору Келли? И что это было до того, как я умерла, – в смысле до крушения «Волтерры».
– На вашем месте я бы не стал в свое оправдание ссылаться на мадам Макбрайд, – заметил Уилсон.
– Но послушайте, я покинула Чикаго из-за мужчины, и…
Уилсон засмеялся. Этот неприятный резкий звук я запомнила еще по той встрече в ресторане «Прокоп».
– Вечно сваливают вину на какого-нибудь парня.
Это были слова Пайка. Как он смеет!
– Его зовут Тим Макшейн, – тем временем продолжала я. – Он гангстер, и я боялась его. Я уехала в Париж, но узнала, что он собирается преследовать меня и там. Поэтому, когда «Волтерра» затонула, я попросила кое-кого передать моей семье, чтобы они сделали вид, будто я была там на борту, и…
Не могла же я сказать им, что мою смерть придумала моя собственная сестра. Причем не для того, чтобы меня защитить, а чтобы от меня избавиться. В конце концов, я еще не окончательно потеряла гордость и достоинство.