Пока Рейна вязали солдаты, я смотрела на ублюдка и понимала, что когда-нибудь убью его лично. Его и жирную тварь Даната. Это он все придумал. Маагару бы мозгов не хватило. Рейна протащили мимо меня
"Даахи…моар, бадаахи ма".
Теперь просила ждать я. На валлассарском. И взгляд под заплывшими веками сверкнул так, что по сердцу словно ножом полоснуло.
Обратно нас везли уже верхом. Его, связанного по пояс, и меня рядом. Все это время я смотрела ему в глаза, а он мне. Жаль, никто из нас не умел читать мысли другого, никто не мог разговаривать про себя. Я сквозь пелену слез, а он упрямо исподлобья…только я не его связанного вижу, а тот момент, когда ради меня перед Маагаром на колени стал. Снова и снова, как в снег опускается. В разорванной окровавленной рубахе и с перепачканным лицом. И не будет в этом мире больше ни одного признания в любви сильнее, чем это…Я растворялась в его взгляде, погружаясь в него все глубже и глубже, как в колосья пшеницы, по которым он бежал за мной когда-то в юности. Утягивает за собой в воспоминания, где мы беззаботно смеемся и, говоря на разных языках, понимаем друг друга. Как я шепчу ему о любви, притягивая к себе, опрокинутая навзничь с расшнурованным корсажем и задранным подолом, извиваюсь под его пальцами, а он шепчет мне на ухо "маалан моара…моара". И резкий окрик стражника выдергивает из прошлого, ударом сапога Рейна сбрасывают с повозки в снег и тут же за цепь дергают вверх, заставляя встать. Мы уже в цитадели. Люди осеняют себя звездами и шарахаются в разные стороны, пока Рейна тащат в подвал башни.
— Я поймал тварь, — эхом прокатился по площади голос Маагара, — Теперь наш народ будет спать спокойно. Завтра его повесят и оставят гнить на виселице, чтоб прах никогда не был предан ни земле, ни воде и не нашел покоя ни в мире живых, ни в мире мертвых. На него будет наложено проклятие Храма вплоть до десятого колена, если у монстра имелись родственники. А после мы вернемся и освободим Нахадас.
— Дааааа, — вторили ему воины, взбодренные обещанным праздником и казнью того, кого они все смертельно боялись. Рейна толкали копьями сзади, заставляя идти быстрее мимо рокочущей толпы. А он даже спину не прогнул, ступает размеренным шагом, и стража виснет на цепи, силясь заставить его идти быстрее. Смотрит по сторонам, и кто-то от ужаса глаза закрывает, а матери детей отворачивают.
— Жуткий, как сама смерть. Спрячьте его рожу.
И у меня внутри все содрогается от боли за него…от боли, на которую он обрек себя из-за меня. На это адское унижение.
— Урод. Какой же он страшный. Не смотри на нас, валлассарское чудовище.