Телефон зазвонил снова. Я подождала немного, надеясь, что ему надоест. Ему не надоело. Звонки прекратились на минуту и опять требовательно ворвались в тишину квартиры.
— Что ты трезвонишь? — тихо спросила я, взяв трубку.
— Кать, не отключайся, ладно? — жалобно сказал тусклый, почти бесполый голос. — Мне очень плохо.
— Это не ко мне, — отрезала я.
— Да-да. Ты прости. Знаешь, я решил завязать. Раз и навсегда. Ты мне поможешь?
— Нет.
Слишком часто я слышала эти слова, чтобы воспринимать их всерьез.
— Нет… Ну хотя бы советом?
Советом — это можно.
— Ручка у тебя есть? Пиши. Нет, пиши, не запомнишь. Надрезанный чернослив, курага и сушеные яблоки…
Теперь на все случаи жизни у меня есть мамина диета. Пусть пробует. От ломки солнечное питание его не спасет, но хуже не будет.
Я вернулась за стол и машинально съела размокший больше необходимого ужин. По телевизору шла какая-то муть, и унылых мыслей она не прогоняла.
Я продержалась на солнечной диете больше двух недель, и она меня не доконала, хоть я и стала похожа на зимнюю сливу, когда-то подсушенную на солнце и слегка отмокшую в воде. Мама звонила мне по нескольку раз в день, выясняя, как я себя чувствую, а главное — не хочу ли есть. В конце концов я догадалась, что надо просто к ней съездить.
Моя мама еще совсем молодая и выглядит на миллион долларов. Она бы и без папы могла прекрасно жить. Но после развода она решила, что ее будут жалеть, и теперь избегает знакомых.
Сухофрукты пошли ей на пользу. Она посвежела, глаза стали ярче и голубее (может быть, от голода?). Теперь она напоминала героиню фильма «Зимняя вишня», который очень любит. Вернее, любит не сам фильм, а утверждение, что женщина в некоем возрасте (каждая подставляет свой) — как зимняя вишня: ее, мол, можно оживить и отогреть любовью, как мы с ней оживляем в кипяченой воде зимние сливы и абрикосы.
Лично я считаю, что наша мамочка дивно хороша и без любви каких-то там мужиков. Я бы на ее месте накупила себе всяких нарядов, завела новых подруг, раз со старыми неловко, ходила бы по театрам, выставкам… Или отправилась бы путешествовать. Но уж не сидела бы в четырех стенах, придумывая никому не нужные диеты.
Ну ладно. У людей не получается воспитывать детей, так что толку воспитывать родителей.
Я рассказала ей про встречу с гаишником, про неожиданный коммерческий успех мисочек с зернышками, про что еще? Собственно, больше рассказывать было не о чем. Мама-то ждет от меня совсем другого. Например, что я наклонюсь к ее уху и мечтательно шепну: «Мамулик, я выхожу замуж…». Она все знает и понимает, но все равно этого ждет. И это, наверное, единственное, чем я ее огорчаю.