– Я могу понять ваше стремление к свободе, равенству и братству. Но упомянутый Наполеон вывел универсальную формулу общественного развития: святые готовят революции, разбойники осуществляют, а плодами пользуются мошенники. И ваша борьба за справедливость окончится так же печально и без видимого результата. От власти отодвинут одних воров, а на их место придут другие. И первыми делом новые правители уничтожат подобных вам революционеров, искренне желающих обеспечить равенство между людьми. Вы им станете не нужны. Так стоит ли губить своё будущее ради эфемерной и временной победы добра над злом?
– И всё же я не отступлю. Невыносимо и противно жить по принципу: мне лично хорошо, и потому ничего не надо менять в этом несправедливом мире. Я человек, а не покорная скотина.
– Очень похвально. Только Дон-Кихоты всегда проигрывают в схватке с безликими мельницами. Оптимисты считают, что человечество развивается по спирали или даже по восходящей линии. А я, как практикующий психиатр, уверен, что, несмотря на изменения внешних условий жизни землян, их история вращается лишь по замкнутому кругу. Люди во все времена безнадёжно проигрывают в борьбе со своими грехами. И великие знатоки человеческих душ Пушкин и Толстой, воскреснув, удивляясь техническим достижениям, легко впишутся в современное общество с его извечными пороками и заблуждениями.
– Возможно, вы правы. Но это только при разгуле материальной стихии людям легче уцелеть в составе стада, а духовно спастись можно только индивидуально, борясь с собственными грехами. Каждый волен выбирать свой путь, и я продолжу свою борьбу. Не хлебом единым жив человек, как сказано в Евангелии.
– Хотя мне симпатичны безумцы, подобные вам, советую ещё раз подумать. Меня торопят. Я могу оттянуть заседание комиссии ещё на неделю. Не больше.
Профессор подошёл к двери, и она тут же отворилась, словно кто-то невидимый, подслушивая их беседу, узнал о её окончании. Оставшись один, Воронов обессиленно лёг на кровать. Он знал, что потом, вероятнее всего, будет жалеть о принятом им решении всю оставшуюся жизнь.
В последующие дни его никто не беспокоил. По-прежнему отсчитывая сутки по принесённым тарелкам супа, Воронов понимал, что определённый профессором срок подходит к концу, и это заставляло его нервничать. Всё чаще ему хотелось отступить и согласиться на признание у него душевной болезни. Он ясно представлял, как обрадуется профессор и поспешит созывать комиссию для постановки удобного для всех диагноза. Но тут же, устыдившись минутной слабости, вновь решал идти в своей борьбе до конца. И когда профессор появился в палате, Воронов был готов к неприятной для него процедуре. Но, вопреки ожиданиям, доктор был необычайно возбуждён и весел. Он коротко объявил: