— Когда она вернется? — в очередной раз спросила Фрида.
— Она уехала очень далеко и вернется не скоро.
— Она в деревне? Отвези меня, пожалуйста, к ней. Ну, пожалуйста, бабушка.
— Она не в деревне. Она уехала еще дальше, и я не могу отвезти тебя туда.
— Ты врешь! Ты все врешь! Она не могла уехать без меня!
— Не смей так со мной разговаривать! — Губы на морщинистом лице дрогнули, уголки их опустились вниз.
Фаина Иосифовна ушла в свою комнату и хлопнула дверью.
— Ты врешь! Врешь, врешь, врешь! — Фрида бросилась за ней. — Врешь!
Она кричала во все горло, топала маленькой ножкой, выгибала напряженное тело.
— Врешь, врешь, врешь!
Щеку вдруг обожгло. На мгновение Фрида застыла, пытаясь понять причину жжения. Пощечина. Мать никогда не поднимала на нее руку. Истерика накрыла ее новой волной, она упала на пол, извиваясь и крича. Фаина Иосифовна безуспешно пыталась поднять ее, успокоить, привести в чувство. Все было бесполезно, Фрида заходилась криком, билась затылком о паркет. А потом сквозь собственный ор она распознала слова:
— Хорошо, я скажу тебе, где мама. Если ты успокоишься.
Она очень постаралась успокоиться, села на полу, всхлипывая и дрожа всем телом, уставилась на бабушку покрасневшими глазами.
— Твоя мама… Она умерла и больше не сможет к нам прийти. Никогда. Понимаешь, мир так устроен, люди приходят в него и уходят. Каждый в свое время. Одни раньше, другие позже. Мама покинула этот мир, вернуться сюда она больше не сможет…
Фаина Иосифовна продолжала говорить, но голоса ее Фрида больше не слышала, он сменился шумом в голове. Ее ощущения, предчувствия, страхи, сплетенные в крепкие узлы, одновременно рванулись в разные стороны, треща и лопаясь от того, что не могут высвободить свои спутанные хвосты. Треск усилился — в ее втором мире ломались деревья и складывались дома. Он сотрясался от толчков — под почерневшим небом набирал силу ураган.
Потом было забытье, а после — другой день. Фрида открыла глаза, села на кровати и поняла, что правым глазом видит свою комнату, а левым — руины и пустошь… Забытье куда как лучше. Она озирала руины, оценивая масштабы бедствия, и ощущала тяжесть булыжника на дне своего внутреннего озера, которая становилась все явственней.
В этом втором мире больше не было голубого и зеленого, никого одушевленного, ничего растущего и цветущего. Серое небо и серая, растрескавшаяся от сухости земля, засыпанная обломками. Пустошь вокруг, насколько хватало взгляда. Горизонт, на котором можно было угадать такие же серые, как все вокруг, глаза пустоты. Фрида села посреди разрушенного мира и замерла. Она чувствовала лишь, как сухой ветер путает волосы, и щемящий ужас от того, что больше нет ничего.