- А коли готова, так и пойдем, - сказал исправник и пошел.
Я последовал за ним, Егор Парменов тоже. Проходя мимо флигеля, в котором тот жил, исправник обернулся к нему и сказал:
- Потрудись, Егор Парменыч, зайти и за женою; надобно, чтобы и она там была.
- Да она-то там зачем же нужна-с?
- Да так уж, так надобно.
Егор Парменов пожал плечами, пошел во флигель, но скоро вернулся.
- Нельзя ли, батюшка, жены не требовать: женщина она непривычная, на сходках мужицких не бывала. Сделайте-с такую божескую милость освободите ее, - сказал он.
- Нет, любезный, нельзя, - такое уже дело идет, нельзя, - возразил хладнокровно исправник.
Егор Парменов вздохнул, махнул рукою и пошел опять во флигель.
- Иван Семеныч, не жестоко ли это? - заметил я ему.
- Ничего-с! Она вот услышит и распорядится с супругом лучше всех нас.
Мы вошли в сборную избу, где уж была целая толпа мужиков.
- Здравствуйте, братцы, - сказал исправник.
- Здорово, бачка! Здорово, кормилец! - раздалось со всех сторон.
- Как живете-можете?
- Поманеньку, кормилец! Как твое благополучие?
- Тоже помаленьку: живу да хлеб жую.
- И дай те господи много лет жить да здравствовать, - сказали мужики, все в один голос.
- Спасибо, ребята, - отвечал Иван Семеныч и потом, оглядев толпу, прибавил: - а что, Петр Иванов здесь?
- Здесь, судырь, - отвечал из толпы, выступив немного вперед, как лунь седой старик, который, по своей почтенной наружности, был как отлетный соболь между другими мужиками.
- Ну что, старина, каково твое здоровье? Поправляется ли?
- Нешто, судырь; не против прежнего, а все надо бога благодарить. С нынешнего лета начинаю напольную работу поработывать.
- Это-с, рекомендую вам, - отнесся ко мне исправник, - прежний здешний бурмистр, старик добрый, богомольный, начетник священного писания.
- Благодарствую, что хвалить изволишь, а уж какое наше читанье: в книге видим одно, а делаем другое.
- Больно уж ты тогда барским-то гневом огорчился.
- Что делать-то, судырь, - отвечал старик с грустной улыбкой, - хлибки мы ведь уж оченно... что маненько не по нас, сейчас и в ропот, - к мирскому-то большую привязку имеем.
- Ну, а писать-то можешь еще? Не разучился? - спросил исправник.
- Пишу еще; земским я теперь от управителя поставлен: письма-то много.
- Как земским? - спросил Иван Семеныч. - Я этого и не знал. Это, значит, он тебя уж совсем своим подначальным сделал.
- Не знаю, судырь: его дело и его разуменье; только то, что должность эта мне маненько не по летам. Он вон уж и сам в очки смотрит, а я, пожалуй, годов на тридцать постарше его, - отвечал старик.