— Эмброуз знает?
— Не все. Но ему четырнадцать, а не пять. Он знает достаточно.
— Лили знает, что ты хочешь оставить мальчика, даже если она уедет из города?
— По закону он мой ребенок. Я усыновил его. Я дал ему свою фамилию. У меня есть права, как у любого отца. Не думаю, что она будет настаивать на обратном, если сын захочет остаться, но я ничего ему не говорил. Я все еще надеюсь, что Лили передумает.
— Поговори с сыном. Расскажи ему, что происходит. Просто, без обвинений и осуждения: так и так, его мать уходит. Скажи, что любишь его, что он твой сын и будет им всегда. Он должен понять: у него есть выбор. Если захочет, может уехать с матерью или остаться с тобой. Как пожелает.
Эллиот несколько минут молчал, Джошуа Тейлор тоже, и Ферн забеспокоилась, что разговор закончился. Но потом Джошуа осторожно спросил:
— Это все, что тебя беспокоит, Эллиот? Хочешь еще чем-нибудь со мной поделиться?
— Я не могу отделаться от мысли, что, выгляди я иначе, как он, ничего этого не случилось бы. Я знаю, я не красавец, но я занимаюсь спортом, бреюсь, хорошо одеваюсь, пользуюсь одеколоном… — Эллиот говорил смущенно, и его голос с каждым словом становился все тише и тише.
— Как кто? — мягко переспросил Джошуа.
— Как отец Эмброуза. Мужчина, которого Лили не может забыть. Он не был добр к ней, пастор. Он вел себя эгоистично и грубо. Он оттолкнул ее, когда узнал о беременности, — сказал, что не хочет иметь с ней ничего общего. Но он красив. Я видел фотографии. Броузи — его копия. — Голос Эллиота надломился, когда он произнес имя сына.
— Я часто размышляю о том, что красота смертельна для любви, — задумчиво произнес отец Ферн.
— Почему?
— Потому что порой мы влюбляемся в лицо, а не в душу. Моя мама, когда готовила, сливала жир от мяса в жестяную банку из-под печенья с пралине и ореховым кремом (помнишь такое?) и убирала в шкаф. Не один раз я доставал эту банку в надежде отыскать сладости, а вместо этого, сняв крышку, натыкался на вонючий жир.
Эллиот рассмеялся, уловив смысл, который хотел донести до него Джошуа.
— Коробка на тот момент уже ничего не значила, верно?
— Именно. Мне хотелось печенья, и та коробка обещала мне больше, чем могла дать. Порой с людьми, у которых красивые лица, происходит так же. Многие из нас не удосуживаются заглянуть в душу. Забавно, но пару недель назад я говорил о чем-то подобном в проповеди. Ты слышал ее?
— Простите, пастор. Вы знаете, я работаю по ночам в пекарне. В воскресенье утром я просто без сил, — виновато признался Эллиот.
Как ему стыдно за то, что он редко ходил в церковь, чувствовала даже Ферн.