— Как же ты удрала от своих постояльцев? — спросила одна другую.
— Напились они до смерти, немчура проклятая. Как только в обнимку ввалились в дом, я спряталась за дверью. Прошли в горницу, а я схватила пальто — и на улицу.
— Ох и громят, наверное, они твою хату!
— Пускай громят. Ничего там путного не осталось. Еще в прошлый раз все забрали.
Женщины не собирались уходить. Разговорам их не было конца.
— Эй, соседки! Что это вы расшумелись? К нам еще гости не жаловали. А ну как заявятся — и нам и вам несдобровать, — сердито сказала хозяйка.
— Правду мамаша говорит. Пошли. Но куда идти? — спросила одна из женщин.
— Пойдем к Марии Дротик. У нее фашисты уже побывали. Больше, видно, не придут.
Женщины ушли. Когда шаги их затихли, хозяйка подошла к печке и окликнула нас:
— Поднимайтесь, хлопцы, пора горяченького поесть. Сколько вы там закусили ночью! А дед пока пусть еще покараулит.
Мы поднялись, размялись, быстренько умылись и сели к столу. После завтрака Попов закурил. Чтобы не слышно было запаха табака, дым выпускал в печную трубу.
— Николай, — посоветовала хозяйка Попову, — пока нет в доме чужих, ты бы еще соснул. Уж больно ты храпишь, сынок.
— Да, поспать — это неплохо, — согласился Попов и полез на печь.
Я остался сидеть за столом. Мне нужно было занести все события последних дней в записную книжку. Записи я делал арабским шрифтом, и никто из немцев не мог разобраться в них. Эта работа заняла у меня около трех часов.
Внезапно вбежал дед Михаил.
— Прячьтесь! Немцы идут, двое! — испуганно проговорил он и снова выскочил на улицу.
Я шмыгнул на печь и разбудил друга. Мы быстро приготовились. Попов лег вниз лицом, крепко сжимая в руке пистолет, я удобно устроился на левом боку. Немцы, видно, уже встретились с дедом на улице: до нас доносились их голоса. Вот они вошли в сени, слышно, полезли на чердак. Гулко затопали кованые сапоги над головой. Кричат, ругаются, но слов разобрать нельзя. Вот они ввалились в хату. Затаив дыхание и превратившись в слух, мы лежали, готовые ко всему…
Один из фашистов, выкрикивая ругательства, стал шарить под печкой, перетряхивать деревянный сундук, стоявший у двери. Они привыкли все брать без спросу, как свое. Видимо, поиски ничего не дали. Немцы рассердились.
— Большевик! — заорал вдруг фашист и ударил деда по щеке.
— За что бьешь старого человека? — заплакала хозяйка.
Слезы женщины подзадорили палачей: они, как по команде, набросились на обоих стариков и стали избивать их. Лежать и ждать в бездействии нам стало невмоготу. Попов моргнул мне и спрыгнул с печи. За ним я.