— Умываться, — скомандовал отец.
Мы с сестрами, обувшись, выскочили вслед за ним во двор. В воздухе стоял легкий осенний морозец, на пожухлой траве повсюду поблескивал иней. Он же украшал темные ветви деревьев, еще не скинувших листву, и соломенные крыши построек. Сестры, с визгом намочив глаза и руки ледяной водой, бросились обратно в хату. Проделав то же самое, но более основательно, взял протянутый мне ковшик и начал сливать воду отцу. Ему на вид было лет сорок, чуть выше среднего роста, широкий в кости и плечах: в нем чувствовалась сила зрелого мужчины, накопленная тяжелым ежедневным трудом. В лице и во взгляде не хватало твердости и властности. Отец, ополоснувшись по пояс, молча взял ведро с водой, двинулся обратно. С деревянным ковшиком в руке я пошел следом за ним, отметив, что батя за все утро ни разу не взглянул в мою сторону. Кстати, умывание совершенно не характерно для этой эпохи — где родственники к этому пристрастились?
* * *
Войдя в комнату, отец занял центральное место во главе стола, по бокам разместились все остальные. Справа от него села мать, напротив нее — старшая сестра, а рядом с ней младшая. Мне было оставлено место рядом с матерью. Видимо, это было мое постоянное место за столом, но, зная, как важно место за столом в патриархальном обществе, оно мне не нравилось. Направившись за спину своим сестричкам и наклонившись к Марийке, ласково, но убедительно шепнул ей на ухо: «Беги, садись рядом с мамкой». Малышка, схватив свою ложку со стола, сразу отправилась на мое место. Пока все смотрели на нее, я продолжил движение, обошел Оксану, уселся в полкорпуса на свободный конец лавки со стороны отца и легонько двинул ее бедром.
— Подвинься, — спокойным тоном сказал, глядя на мать и улыбаясь.
Оксана автоматически сдвинулась на место, которое только что освободила Марийка, недоуменно глядя то на меня, то на отца с матерью. Я сидел и смотрел на мать. Ей было лет тридцать пять, высокая, почти в рост отца, она была очень красива. Но не той спокойной, ласковой красотой, которая характерна для большинства красивых женщин. Мать была щедро одарена редкой грацией, которую можно сравнить с грацией пантеры. Гордая, опасная красота человека, который остается независимым, как бы ни повернулась жизнь, красота, которая убьет, умрет, но не подчинится. Кто глава этой семьи, сомнения не вызывало. Она смотрела на меня, и в ее глазах цвета темного золота сменяли друг друга и смешивались друг с другом удивление, надежда и улыбка. Отец недоуменно смотрел на нас, не зная, как ему реагировать. Обстановку разрядила мать.