Господи, я содрогнулся. А вдруг он схватит сейчас его за горло, подумал я, бедного Кейтена, бедного моего друга. Будь я проклят, какие сильные, здоровенные руки у дяди Силе Николоского. Всего раз или два ткнет рукой в больное место, сразу выздоровеешь. Так тебе косточки разомнет, вылечит лучше любого лекарства. Иногда дядя Силе Николоски и другие задания исполнял. Он как умел, помогал детдомовским работникам, как говорится, лечил на глаз. Я еще помню, как досталось одним старожилам дома. Будь я проклят, каким образом они пострадали. Организовали общий осмотр, на глазок, дядя Силе Николоски переходил от одного к другому, остановился перед одним несчастным и сказал ему:
— Ох, паренек, ты что-то плохо выглядишь. У тебя синяки под глазами, пошли в больницу, посмотрим, в чем дело, нет ли какой опасной заразы. Проверим, птенчик.
А мы уже знали, плохо тому, кто попадет в больницу. Назад ему уже не вернуться. Бедняги не сдавались, до последних сил боролись, кричали:
— Не выдавайте нас, братцы! Нет!
В тот момент я только Бога молил, чтобы дядя Силе Николоски не забрал Кейтена в больницу. Когда Кейтена повернули к нам лицом, мы увидели его выпученные глаза, крепко сжатые губы в пене. С кровью.
— Ну, этот уже отошел, царство ему небесное, — сказал Силе Николоски, положите его на кровать, с ним все!
— Может ему какое снадобье дать? — сказал папочка, клянусь, так и сказал, снадобье.
— Да какое там снадобье, Аритон Яковлески, — ответил дядя Силе, — попусту таблетки изведем, все, брат, конец ему. Как его спасешь, когда его как будто придавили, или околдовали его или как будто черти на нем ездили! Нет, это ненадолго, Аритон Яковлески. Погляди на него, кожа да кости, ночью, самое позднее утром все тело его рассыплется, косточка за косточкой, все кости свалятся вовнутрь, такая уж у него болезнь. Даже если произойдет чудо, и он выживет, то ужасная будет картина. Как для выставки, Аритон Яковлески. Так что пусть лучше побыстрее собирает манатки. (Это он душу имел в виду, будь я проклят, Кейтенову душу). А если вдруг останется жив, то ослепнет, а может, оглохнет и, головой ручаюсь, будет немым! Будь я проклят, немым, так сказал дядя Силе Николоски.
В этом мрачном предсказании детдомовского врача таилась для меня и Кейтена самая большая надежда. Мы знали, будь я проклят, все уже знали, по опыту, что если дядя Силе кого-нибудь вычеркнет из жизни, то все прекрасно, тогда человек проживет сто лет. Клянусь, если дядя Силе Николоски напророчит худое, не бойся, будь на сто процентов уверен, даст Бог, обойдется. Бойся, если скажет, что здоров, тогда точно не встанешь. В этом смысле дядя Силе, насколько я помню, никогда не ошибался, на это я и надеялся больше всего.