Инсубры расселись по местам у ближайшего к трону стола.
Распахнулись двери в трапезную. Стали заходить мои дружинники, Сколан, Алаш и Артоген с ближниками. Сразу к столу не сели. Как и инсубры, подходят ко мне, называют имя и род, только потом идут, рассаживаются. Киваю милостиво каждому.
Артоген не сделал, так как другие. Подходит ко мне и говорит: " Позволь бренн инсубров удостоиться чести разделить с тобой трапезу», — понимаю разницу. Я сенонам не бренн. Важно надуваю щеки, склоняю голову. Немного перестарался, чуть корону не потерял. Артоген улыбнулся, но тут же напустив серьезность, отправился к столу. За ним потянулись и ближники. Проходя мимо меня, каждый из них лишь слегка кланяется.
Наконец расселись все. Голова гудит. Обруч давит на виски. Чувствую во рту мерзкий кислый привкус.
Одна из девушек, что купала меня, уже переодетая в красное платье, подносит кубок с вином. Принимаю, делаю глоток. То для всех знак был. Трапезная ожила, погрузившись в обеденную какофонию звуков.
Допил вино. Наверное, испытываю голод, но как вспомню милое лицо рыженькой и ее бессмысленную смерть, так комок в горле чувствую. Совсем молодые парни поднесли к трону столик.
У служанок слезы стоят в глазах. Они принимают у разносчиков блюда, ставят на столик. Потянулся к огромному гусю. Та, что с утра у постели дежурила, опередила. Ловко вырезала ножичком кусок, положила на серебряный поднос и поставила его мне на колени.
Успокаиваю себя: «Бренн я или не бренн! Наложу запрет на дикие жертвоприношения!», — с аппетитом умял гуся, запил вином и снова грущу, — «Запретишь тут. Небось, старикашки-друиды или сами под нож пойдут, протестуя, или меня по-тихому отравят».
Что хорошо, так это никто не требует к себе внимания. Пьют, едят, общаются, а я сижу и наблюдаю за ними. Отведал гусиной печени, нежной рыбы с черникой. Больше не могу ни пить, не есть. Начинаю скучать.
Служанка зашла за высокую спинку трона и шепчет на ухо: «Бренн желает отдохнуть?», — киваю, соглашаясь.
Девушки поднимают меня, поддерживая за локти, слышу звон колокольчика. Шум в трапезной утихает. Народ поднимается из-за столов, все оборачиваются ко мне. Смотрю на них в некотором замешательстве. Служанки слегка подталкивают меня к лестнице. Послушно иду.
Люди у столов склоняются в поклоне, провожая меня.
В спальне служанки отпустили мои руки и стали у дверей. Спрашиваю:
— Как ее звали? — заревели сразу же обе. Та, что в красном платье сквозь всхлипы выдавливает из себя:
— Рагно-о-о-вита.
— Она знала? — Кивают в ответ обе. Знала, значит. А вела себя так непринужденно: ни страха, ни грусти я в ней не заметил. Что за народ! Обнимаю обеих, шепчу: