Муйико тихо сказал обеспокоенному Симанго:
— Этому мвами Комли я обязан кое-чем и он лучший из всех белых, которых я знал. А господин, который прячется в угольной яме, большой начальник, и он нас всех отблагодарит, когда мятежных военных убьют.
— Но что будет, если солдаты его найдут? — опасливо спросил Симанго, чье философское настроение не могло не подтолкнуть его к вопросу о бренности жизни, особенно если этот самый вопрос принимал слишком уж личный характер.
— Скажем, что он сам сюда зашел. Разве за всем уследишь? Надо дать ему укрыться до темноты, а тогда он и сам о себе позаботится. Ночью и слон пройдет незамеченным, как говорят у нас.
— Да, но еще говорят, что у ночи хоть и нет глаз, зато есть уши, — не сдавался Симанго, но он понимал, что выхода у них нет. Не выдавать же беглеца этим оборотням, этим отродьям павианов и гиен?
Комлев избавился от мистера Китиги, но не от неприятной и какой-то даже постыдной тяжести где-то в области солнечного сплетения, которая обосновалась в указанном месте, видимо, всерьез и надолго. Теперь его дальнейшая судьба могла зависеть от двух туземных кочегаров, из которых он и знал-то только одного. Ноги тоже стали немного ватными, и это совсем ему не понравилось. Он вошел в каюту и с нервным нетерпением заглянул в спальное ее отделение и в маленький санузел, который он по-флотски именовал гальюном. Теперь ему казалось, что там может оказаться еще кто-нибудь. События этого утра заставили его забыть даже странный сон, который он видел перед самым пробуждением. Он присел на диван и стал его с трудом вспоминать, словно развязывал туго затянутый узел. Ему снилось, что в сильный снегопад он прокладывал лопатой дорожку между двух снежных стен к родительскому дому, но сам дом не был виден из-за валившего снега и сумерек. Он работал лопатой с какой-то болезненной надрывностью, и ему все время казалось, что он взял неверное направление и никогда уже не пробьется к дому. Комлев так и проснулся с чувством изнуряющего беспокойства, которое так и не оставило его, хотя сон почти забылся. Кто знает, может, это было ему каким-то предупреждением из недоступных и непостижимых сфер, существование которых он смутно ощущал, но признавать это открыто боялся из нежелания назвать себя мистиком.
Комлев глянул на часы и напомнил себе о том, что теперь он старший на судне и что ему следует сделать нечто решительное. Разобраться хотя бы в этом нашествии пассажиров за сутки до отхода судна, дать какие-то указания двум другим помощникам и узнать от Шастри, как обстоят дела в машине.