В первый день прихода в порт Комлев впервые получил зарплату за свой судоводительский труд. И она оказалась, к его приятному удивлению, на две тысячи пондо больше, чем ему платил этот призрачный Интертранс, организованный «братвой». На авиабилет до Москвы ему бы ее вполне хватило. Со сладостной вкрадчивостью явилась и на миг завладела им мысль о том, что теперь самое время заказывать билет на ближайший самолет. А не полететь ли ему домой через Лондон? Путь длиннее, но интереснее. Соблазн был так велик, что ему надо было отвлечься, начать какую-нибудь ненужную и прямо судорожную деятельность. Комлев вышел на палубу. Он уже заметил, что в бывшей каюте капитана Форбса его временами охватывало просто обморочное беспокойство. Что это, эманация сознания ее бывшего владельца? Еще его удивляло то, что он мало радуется тому, что теперь у него есть деньги, а значит, больше свободы. Думать все-таки ему об отъезде или нет?
Матросы убирали палубу, брезгливо сметая все следы пребывания на ней пассажиров. У них с ними все время велась малозаметная, но непримиримая война. Пассажиров третьего класса, а особенно палубных, матросы считали безнадежными дикарями и язычниками, в пользу чего говорили валяющиеся на палубе и полу кают многочисленные сухие ошметки копченого крокодилового мяса вместе с кожей, которым они лакомились в пути, жареные в масле крупные муравьи, рассыпанные повсюду. На пристанях их продавали в жестяных банках из-под кухонного жира «Фимбо».
Что его здесь ожидает? Комлев напомнил себе, что вначале он всерьез дорожил оказавшейся мнимой неуязвимостью своего положения, которой располагал в качестве сотрудника тогда еще не разоблаченного Интертранса. Теперь же, после всего, что с ним произошло здесь, он чувствовал себя как полусонный Гулливер, которого опутывают со всех сторон лилипуты, и он это слышит. Он, конечно, может еще оборвать их тонкие бечевки, но не делает этого то ли из лени, то ли из глупого любопытства, желая знать, чем это все кончится. Сейчас Комлеву меньше всего хотелось бы говорить с Муго, но он мог затеять с ним ненужный разговор просто для того, чтобы как-то подчеркнуть свою власть. Поэтому лучше всего покинуть судно. У него есть время до вахты, и надо им распорядиться. В течение этого времени ему надо сходить в банк и внести на свой, совсем уже отощавший, счет часть полученных денег. Мысль об отъезде на время перестала беспокоить его, но не покинула совсем. Еще ему надо было позвонить и встретиться с Нанди, чтобы узнать что-нибудь о Мфумо.
Потом от Оливейры он узнал, что в машине произошла небольшая поломка, но механик Шастри не обещал ее устранить к завтрашнему утру. Нужна была какая-то важная деталь, и он сам отправился на судоремонтный завод, так как только там она могла быть изготовлена. Задержка с выходом в рейс здесь практиковалась и раньше. На небольшом черном квадрате, укрепленном на столбе у входа на причал, мелом писали дату и часы отхода. Прежнюю надпись стер Муго и сделал другую, а потом остановил такси и уехал в город. Возможно, эта отсрочка рейса ему была даже на руку. Вахтенным помощником сейчас был Нкими, и Комлев, не переодеваясь, отправился по своим делам. Он заметил, что когда неафриканец здесь появляется в служебной форме, на него смотрят более благожелательно. Он как бы больше не является чужаком в этой стране, а даже подчеркнуто причастен к ее жизни и делам.