— Давай скорее, — бурчу я. Кажется, он едет слишком медленно, а мне так хочется поскорее поспасть в приют моей души и, наконец, почувствовать что-то кроме боли и серого безразличия.
Ровно через пятнадцать минут, я чувствую. Не безразличие, не боль, а панику. Место, куда он меня везет, было под неофициальным запретом. Я боялась его и готова была вцепиться руками в руль, лишь бы свернуть с той дороги, ведущей к высоким кованым воротам.
Акт 3. Те, к кому мы спешим
Мне неприятно. По телу блуждает холодок и омерзение, вперемежку со страхом и ощущением безвыходности. Ненавижу это. Ненавижу кладбища. Белые мраморные плиты, состроенные в идеально ровные линии. Никакого отличия, кроме имен. Последний раз здесь я была еще маленькой. Родители водили меня в старую часть этого града мертвых. Тогда еще можно было купить себе место среди статуй, гробниц и, будто вечно-хмурой зелени, которая была на деревьях, вилась по искусным работам скульпторов и обволакивала последние пристанище каждого усопшего так, будто тому было не безразлично, где лежат его кости. Тогда я испытывала тоску, ноющую на сотни ладов внутри, и желание поскорее убраться из мрачного, даже в самую ясную погоду места. Сейчас же, в той новой части, где хоронят лишь пепел мертвецов, мне отвратительно. Явно показано, где мы все окажемся. В небольшой урне, где и кошка-то не поместится. Все мы станем прахом в коробке. Но не эта удручающая перспектива отталкивает меня и точно не она заставляет с силой игнорировать горький комок, который скоро сможет душить изнутри. Просто буквы сложенные в слова, цифры в дату, странно, что такой набор способен пробуждать умершие чувства. Я смотрю на имя и мне не по себе, и дико хочется уйти.
— Вы дружили, так? — голос доктора такой же серый, как мое недавнее состояние, взгляд тяжелый. — Думаю, ты должна знать, где он похоронен. Ты была здесь?
Я смотрю на имя и хватаю нижнюю губу зубами, чтобы только не чувствовать то, что заново рождается во мне.
«Брэдли Палмер. Будь вечно счастлив на небесах. Мама, папа, брат».
Шумно втягиваю носом воздух.
Брэдли был хорошим парнем. Отзывчивым и достаточно разумным для того, кто несколько лет сидел на героине. Прошел всего год с его кончины, а я помню каждую его ухмылку и то, как он мастерски вмазывался. Падал на ковер — облако счастливых грез — улыбался всем на свете и пел французский марш. Мы встретились, когда моя жизнь была разбита, а выход из всего, что окружало меня, виделся лишь удавкой на шее. Тогда он выслушал, все мои слезы и стенания. Обнимал и говорил, что знает способ как все это остановить, но такая хорошая девчонка, как я должна сама выбирать будущее. У меня его не было. И два дня спустя я первый раз вмазалась. Он мне помог. Все рассказал и показал. Брэдли стал спасителем моей никчемной жизни. Мы долго сновали вместе по улицам, веселились и вмазывались. Мы были друзьями и любили нашу новую семью. А потом, спустя два года, у него случился дикий передоз. Меня не было рядом — родители в последний раз пытались вразумить. Гады, хотели запереть меня в лечебнице. Тогда я потеряла единственного друга и долго ревела.