Александр по совету их приказал опытному псарю своей охоты тщательно воспитать, а затем присварить пса к его личной особе. В том явилась нужда — особенно после одного из покушений на его жизнь: однажды здесь же, в Переславле-Залесском, во время обычной его одинокой прогулки в лесу, стрела, пущенная с большой ветлы, вырвала у него прядь волос над виском. Отклонившись за дерево, Александр успел тогда разглядеть лишь какую-то образину, которая, мелькнув средь листвы и, словно рысь, перемётываясь с одного дерева на другое, исчезла во тьме леса.
С тех пор Волк — так назвал князь собаку — обычно сопровождал его на прогулках.
Александр возразил Дубравке:
— Это ничего не означает! Ты знаешь, что на меня он и языком не пошевельнёт!.. А вот другой если кто...
В это время, как бы желая подтвердить слова хозяина, огромный пёс насторожился и уж готов был кинуться в лес на хруст валежника, но из лесу показался телёнок, и тотчас же Волк успокоился и, положив снова на лапы угловатую могучую башку с шатёрчиками острых ушей, непрерывно старавшихся уловить малейший шорох, предался снисходительному созерцанию телка..
Александр и Дубравка сидели теперь бок о бок. Она попыталась подостлать для него на траву угол своего красного плаща, но он отвёл её руку.
— Полно! — сказал он. — К тому ли ещё привык в походах!
И сел на траву.
— Так что же ты читаешь? — снова спросил он, заглядывая в книгу, лежащую у неё на коленях, написанную латинскими крупными литерами с разрисованными киноварью и золотом заглавными буквами.
Он готов был уже сам прочесть вслух строчку, бросившуюся ему в глаза, но тотчас же убедился, что это на языке, для него незнакомом.
Дубравка поняла его смущенье и улыбнулась.
— Это «Тристан и Изо», — по-французски произнесла она.
Сидя плечом к плечу, они рассматривали красные, синие, жёлтые, золотые и разных прочих цветов витиеватые заставки, буквицы и рисунки, украшавшие страницы книги.
— Я это знаю! — словно бы оправдываясь перед нею, говорил Александр. — Но только французскому нас не учили — да и зачем он нам? Я на немецком это читал, и мне что-то не поправилось.
Дубравка с недоуменьем и укоризной глянула на него своими золотисто-карими большими глазами.
Он поспешил загладить свой проступок:
— Да ведь это давно было: я ещё и не женат был... Ещё до татар... Да и потом не радостен моему уху говор немецкий: Der Hund. Hundert. Латынь люблю... Я думал сперва, что это у тебя латинское. Потом смотрю: что-то чудно́ выходит, как стал читать...
Дубравка рассмеялась:
— У них не все буквы надо читать, у французов.