Как говорил Виктор Франкл, только ради ценностей, которые больше его жизни, человек живет осмысленно, ощущает себя подлинно человеком и даже не боится смерти. Только когда нечего терять, человек становится по-настоящему свободным.
Но бывает и обратное. Если потрясение слишком сильное, если человек не ощущает ни малейшей возможности поправить ситуацию, его защита от вины может только усугубиться.
Когда я встречаюсь в работе с такими случаями, я не пытаюсь вытащить на поверхность все проблемы сразу. И предостерегаю от этого всех читателей, которые после прочтения этой книги захотят кому-то помочь. Не нужно насильно раскрывать глаза другому человеку. Если он изо всех сил от чего-то защищается, у него есть на то основания – какая-то важная его опора находится под угрозой. Нужно сначала помочь ему обрести силы, чтобы он смог мужественно встретиться с болью. Ведь на самом деле в глубине души почти все мы хотим быть честными перед собой.
Счастье Ивана Ильича
Как мы уже поняли, невротическая вина не обязательно свидетельствует о наличии у человека тяжелого невроза, но всегда сообщает нам о том, что мы так сильно о чем-то тревожимся, что вынуждены себя защищать. Тогда вина изматывает, не дает нам жить свободно и счастливо. Мы избегаем самой жизни, рискуем прожить ее неправильно, не в полную силу, не реализовав своих главных возможностей.
Тревога загоняет нас в замкнутый круг: именно из-за нее мы проживаем жизнь поверхностно, что в конечном итоге только усиливает страдание. Ведь, с одной стороны, мы чувствуем, что живем недостойно самих себя, а с другой стороны, реальность, от которой мы отдалились на как будто бы безопасное расстояние, кажется нам страшнее, чем она есть.
Человек панически боится и жизни, и смерти именно тогда, когда живет неправильно, не своей жизнью, не до конца реализует себя, когда он скользит по поверхности дней, не погружаясь в глубину. Вспомним рассказ «Смерть Ивана Ильича» – уже смертельно больной герой вдруг догадывается, что он плохо умирает, потому что плохо жил.
«В это самое время Иван Ильич провалился, увидал свет, и ему открылось, что жизнь его была не то, что надо, но что это можно еще поправить. Он спросил себя: что же «то», и затих, прислушиваясь. Тут он почувствовал, что руку его целует кто-то. Он открыл глаза и взглянул на сына. Ему стало жалко его. Жена подошла к нему. Он взглянул на нее. Она с открытым ртом и с неотертыми слезами на носу и щеке, с отчаянным выражением смотрела на него. Ему жалко стало ее.
«Да, я мучаю их, – подумал он. – Им жалко, но им лучше будет, когда я умру». Он хотел сказать это, но не в силах был выговорить. «Впрочем, зачем же говорить, надо сделать», – подумал он. Он указал жене взглядом на сына и сказал: