- У меня от Киры секретов нет.
- Да, разумеется. И какие могут быть секреты? Жаль, что ты не хочешь бывать у нас. Мне было бы приятно повидать Киру. Друзьями когда-то были, какими друзьями! Я понимаю, все упирается во время. Но можно бы проводить отпуск вместе. Представляешь, все вместе, с детьми. Только где? Дом отдыха? И путевок столько, не достать на один срок и скученность там, чужие люди,- она говорила и говорила, не могла управлять собой. Говорила, лишь бы еще побыть рядом, продлить встречу. - Летом я ездила хоронить бабушку в село. Я теперь наследница, домовладелица, - она засмеялась. - А что, неплохой домик, речка. Мы все отлично разместились бы там, ты это на всякий случай имей в виду… Знаешь, - ее голос дрогнул и как-то сел, - когда я была там девочкой, стояли посреди улицы вербы, корнями держали почву. Трава курчавилась, спорыш-трава. Потом порубили деревья - и на колхозные нужды и сами крестьяне в трудные зимы. Я приехала летом - не узнать улицы. Вешние воды размыли овраг, ни проехать, ни пройти…- в ее голосе зазвенели слезы. Светлана тяжело поднялась со стула, пошла к двери. Не обернувшись, сказала сдавленно, через силу: - Всего тебе самого-самого…-И скрылась.
Вадиму было тягостно и очень жаль ее. Эта суетливость, так на нее непохожая, многословие - только бы не остановиться, ее уход, напоминающий бегство… Она нездорова, взвинчена, в ее положении это бывает, убеждал себя Вадим. Но горький осадок остался у него надолго. И не день, не два должны будут пройти, чтобы, листая блокнот, Вадим перестал задерживаться взглядом на строчке, написанной знакомым размашистым почерком Светланы. И не день, не два должны будут пройти, чтобы он перестал убеждать себя, что счастлив в семье - дай бог Светлане того же…
В субботу утром Костя поднялся рано, сделал хозяйские свои дела, приготовил завтрак и, удобно устроив мать в кресле, отправился в детскую комнату.
Во дворе увидел соседа. Голый по пояс, в одних пижамных штанах, широкогрудый, почти квадратный, он обхватил волосатыми руками молодую липу и тряс ее. Желтеющие листья падали на землю, зеленые не поддавались, и он начал обрывать те, до которых мог дотянуться.
«Зиму торопит, гад», подумал Костя. Взглянул на небо. Облака, минуту назад легкие, розовые, на глазах поблекли, посерели, ушли ввысь. Солнце, вроде бы поднимавшееся, обмануло: где-то оно есть и нет его, только одна стена дома высветленней и ярче других. На темной, неосвещенной стене распластались, прилепились длинными лучами-лапами гигантские пауки,
Заняли свои паучьи позиции, пока не выглянет, не загонит их в щели солнце.