Вадим снял телефонную трубку, набрал номер больницы, попросил Киру. «На операции?.. Нет… Ничего… Еще позвоню».
В кабинет входили люди, он говорил с ними, давал поручения, отвечал на вопросы и сам спрашивал, голос у него был обычный, и никто не заметил, что Ивакин отсутствует.
Потом его на несколько минут оставили в покое, и он снова перенесся домой, в Днестрянск, и снова увидел Юку. Но уже не ту, испуганную разоблачением, а веселую, ничем не омраченную, какой она предстала перед ним з день знакомства. Это был день его возвращения из армии и потому значительный и памятный для него, и сейчас, спустя десять лет, он перебирал подробности и пытался понять, как все это произошло и что, собственно, произошло…
В автобусе было тесно. Он сидел в проходе на чемодане, обхватив руками колени, смотрел на запыленные свои сапоги. Дороги ему видно не было, и казалось, автобус стоит на месте с невыключенным двигателем, подрагивает, потряхивает, пованивает бензином - мотает людям нервы. Но автобус двигался, и народ в нем. менялся на остановках. Новые пассажиры выглядели на зависть бодрыми, с чистой, даже на взгляд прохладной кожей. В машине они быстро теряли свой первозданный вид: лица багровели и начинали лосниться, одежда прилипала к телу - их уже нельзя было отличить от тех, кто ехал из самого Кишинева.
У Вадима затекли ноги. Он поднялся, протиснулся к окну, посмотрел сквозь мутное стекло. Вдоль дороги тянулись сады, Серо-зеленые, поникшие без дождей.
Выехали на открытое место. Теперь перед глазами лежала светлая и колючая, как голова новобранца, стерня, полосатые, в виноградниках, склоны холмов за нею. Мелькнул слюдяной, почти пересохший на солнце прудик, и снова потекли сады.
У окна дышал ветерок, легким полотенцем осушал воспаленное лицо, взмокший ежик волос. Вадим тянулся ему навстречу, неудобно изогнув спину, упираясь, чтобы не потерять равновесия, правой рукой в горячий автобусный бок. Он уже воображал, как выйдет из машины, поставит чемодан на землю, потянется сладко, до хруста в суставах, попьет в ларьке воду и пойдет, медленно остывая, мощеной улицей к школе и мимо школы, свернет вниз к реке, сбросит с себя задубелую на спине и плечах гимнастерку, мокрую майку… Он уже ощущал свежесть днестровской воды.
Но когда его вытолкнули, наконец, из смрадного автобусного чрева, Вадим быстро зашагал самой короткой дорогой к дому, не вспомнив о том, что можно размяться и напиться и помыться в реке.
Он еще не видел своего дома, но из-за деревьев блеснуло, и почти сразу глазам открылась остекленная терраса - самое что ни на есть сердце дома. С первых клейких листочков весны до голых ветвей осени, до серебристых ее утренников семья жила на террасе: здесь за длинным, сколоченным на века столом обедали, собирали семейные советы, готовили уроки, до ночи читали под лампочкой, в радужном нимбе которой роились неугомонные мушки и мотыльки.