— Камень, что ли, фугануть?
Маслов готов на все. Камень так камень.
— Нет, не стоит, — сам себе возразил Конопельский. — Еще в герои вылезут. Как же, пострадали от покушения... Лучше знаешь что?..
Маслов не подгонял. Он знал, что если друг думает, то придумает.
— Давай подкрадемся к двери и запрем их там в мастерской. Пусть переночуют мистеры, пусть поработают.
— А ты уверен, что там нет Марата?
— Нету...
Тогда Маслов дополнил его идею:
— Да еще отопление перекрыть. Чтобы в ледяные сосульки превратились.
Конопельского даже передернуло — всегда у этого Маслова что-нибудь гадкое на уме. Но не отказался.
— Ну, так пошли. Только осторожно!
Незаметно пробрались в мастерскую. Она оказалась незапертой. По длинному коридору, где не было ничего лишнего и где оба они довольно хорошо ориентировались, Конопельский с Масловым подошли к столярке. В коридоре темно, хоть глаз коли. Маслов, не предупредив Конопельского, чиркнул спичкой. Вспыхнувший огонек на миг вырвал из темноты дверь. В двери ключ. Видимо, мастера не догадались замкнуть себя изнутри, не предвидя опасности.
Маслову только это и надо было. Взявшись обеими руками за ключ, он прислушался.
В мастерской шикала пила, энергично шаркал рубанок, работа кипела.
Никто не слышал, как замок щелкнул раз и другой. Для уверенности Маслов даже за ручку подергал — не открывается. Вынул из замка ключ и не спеша, уже не крадучись, направился к выходу:
— Айда, Конопля! — И ядовито захихикал: — Пускай теперь посидят, поработают.
Вышли из мастерской, немного постояли у двери, прислушались.
— А ключик в воду, — глухо хохотнул Маслов и запустил им в ночь. Нырнув в темноту, спрятались за стеной мастерской, закурили. Курили долго, молча. Оба были довольны своей выходкой. А для того, чтобы выразить удовольствие, слова для них были вовсе необязательны.
Накурившись, побрели к школе. Шум в мастерской не стихал.
— Стараются дружки!
— Ничего, мы им еще не такое устроим. Пусть не зазнаются, не думают много о себе...
Конопельский от удовольствия щурил в темноте глаза, пренебрежительно кривил тонкие губы.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой Миколка еще больше узнаёт Андрея
Никогда еще в жизни Миколка не работал с таким удовольствием и увлечением. Рубанок, казалось, сам шмыгал по ровным гранистым брусьям, а золотая стружка, как бы играя, кудрявясь причудливыми завитушками, выскальзывала из-под рук и падала к ногам.
Стоя по колено в стружках, он время от времени сдвигал их рукой или ногой в угол, где набралась уже целая куча, а они все вились и вились под рубанком, рубанок все пел и пел, а вместе с ним пела и душа у Миколки.