Закрыл котелок крышкой, прижал поплотней, чтоб не слетела, и присел у огня. Ну, осталось еще там пшена на кашу, макарон на день-два хватит, а потом что? Уезжать бы с этого острова надо, а ребята чего-то молчат. Словно век тут жить собираются. Оно, конечно, раз уж открыли остров, значит надо его и освоить, но разве свету всего, что в окне? Неужели мало еще островов на земле?
Огонь весело потрескивал, котелок кипел, красные языки пламени лизали его закопченные бока, каша варилась. И Миколка решил навестить ребят. Может, рыбы наловили, на ужин поджарить можно?
Стояла несусветная жарища. Листья на деревьях поникли, птицы молчали, сидели в тени, как сонные, разинув клювики. Пахло рыбой и повянувшими цветами, гудели оводы, звенели мухи. Один Днепр не боялся жары. Он спокойно и величаво катил и катил свои воды, обдавая все вокруг себя целительной прохладой.
Ребята, конечно, плескались в воде. Удочки уныло склонились на прибрежные кусты лозы, червяки на крючках засохли.
— Не берет? — спросил Миколка.
— Так она тебе и стала браться в такую жарищу, — отозвался Фред.
— Вечером половим, — пообещал Кесарь.
— Лезь сюда, — позвал Фред.
Потом отлеживались на песке. И кто знает, сколько они еще так лежали бы, если бы не запахло на весь остров горелым.
Сперва у Фреда это вызвало шутку:
— Микола, не ты горишь?
И когда Миколка, испуганно обронив слово «каша», как сумасшедший понесся к костру, Кесарь с Фредом тоже пустились за ним.
Каша не сорвала с котелка крышку, а сгорела. От нее шел такой смрад, что Фред зажал нос двумя пальцами:
— Наварил!
— Наварила, напекла, накухарничала... — пропел Кесарь.
Они, пожалуй, пока не понимали, чем угрожает им это происшествие, видели в нем только смешное, и поэтому незлобливо подтрунивали над Миколкой. Но кашевар понимал, что за смехом не замедлят последовать слезы, и поэтому не реагировал на насмешки.
Чем глубже он забирался ложкой в еще неупревшую кашу, тем кислей становились физиономии у ребят.
Приблизительно до половины содержимое котелка было ржавого цвета, а дальше — черное, как уголь, и не пшено, а настоящая дробь, хоть в патроны набивай и отправляйся на зайцев.
— Кашка фю-ють... — присвистнул Фред. — Только младенцев кормить.
— Повар называется! — осуждающе сузил глаза Кесарь. — Удивительная безответственность у людей...
Миколка молчал, мысленно отыскивая какое-нибудь себе оправдание. Зачерпнув машинально ложку ржавого цвета массы, понес ее в рот. Может, все-таки можно есть? И тут же выплюнул — чуть не стошнило.
— Хоть подавись, а жри, — едко заметил Фред.