Я тогда очень был сердит на бабушку, я думал, что это она все рассказала про меня. Бабушка божилась, давала истинный крест, что она ничего такого никому не говорила. Я ей не верил, взрослые всегда обманывают детей, они думают, что дети ничего не понимают.
А на самом деле, конечно, в нашем городе и без бабушки все про всех всё знали. А уж про городское начальство — тем более, даже говорить нечего (а мама, заместитель редактора газеты «Знамя труда» и член бюро горкома партии, таковым начальством считалась безоговорочно). Совсем недавно Ленька Князев, которому не нравилось, что за меня заступается его старший брат Пашка, а самого Леньку все время учит уму-разуму, сказал мне: «Почему вы так плохо живете, ведь у тебя мама — большой начальник в горкоме? Мне моя мама все рассказала, а у вас даже газа нет, а у нас есть, папа сделал». — «Неправда, мы хорошо живем! Давай драться!» — кричал я с обидой, а сам знал, что Ленька говорит правду, что живем мы очень плохо и бедно. От Ленькиной правоты мне было еще обиднее.
Я бывал в гостях у разных мальчиков, даже в квартирах всамаделишных бывал, и везде всегда было тепло, а в квартирах были холодильники со всякими продуктами, а у нас было холодно всегда возле пола и холодильника не было. И еще у нас всегда на половиках лежал мусор от дровяных охапок и золы, и бабушка постоянно мела пол.
— Давай один на один! — кричал я Леньке. — Не сладишь!
Мы были в новой терраске в доме Князевых, там еще пахло свежими досками, и никого в тот момент больше не было рядом. Я увидел, как Ленькины глаза вспыхнули злой радостью — наконец-то Пашка не сможет помешать, он за стенкой, на кухне!
Мы сшиблись, Ленька повалил меня на пол, а я все бил его куда-то в бок, а он ловко перекатился и сбросил меня на ступеньки перед входной дверью, а сам придавил меня собой сверху.
И вдруг завопил от боли — мы и не слышали, как на шум и топот наших ног выскочил на терраску Пашка и схватил Леньку сзади за ухо.
— Нечестно! — кричал Ленька. — Мы один на один!
Мы с Ленькой заревели одновременно, и это спасло меня от унижения проигрыша — ведь, по правилам, проигравшим драку считался тот, кто первым заплакал, а тут мы оба размазывали слезы по лицу: я от обиды, а Ленька — от боли.
— А ты молодец, — похвалил меня Пашка. — Не сдрейфил.
— Все равно я победил, — бубнил одно и то же Ленька.
— Ничья, пацаны, — помирил нас добрый Пашка. — Пошли на пустырь, я новый самопал сделал, испытаем.
Для нас с Пашкой и Ленькой тогда начиналось время самопалов, поджиг и самодельных хлопушек из спичечной серы, магния, селитры и древесного угля. Но ни разу Пашка не дал мне унести самопал или поджигу с собой — хоть на денек! Пашка постоянно следил, чтобы мы с Ленькой, не дай Бог, не поранились.