— Вставай, соня-засоня!
Открыл глаза: Тюха тормошил за плечо.
Боря помычал сквозь зубы, немного покрутился в кровати и, наконец, спустил на пол обе ноги. А туловище и голова все еще оставались в горизонтальном положении.
После разговора с Кириллом он чувствовал себя так гадко, будто предал Лесю самым подлым образом.
И вот еще один яркий сон. Ему часто снилась оперетта. Потому что всегда любил ее беззаботно-роскошный мир, любил ее веселую, блестящую музыку. И любил воспоминания о матери. Ее саму, правда, почему-то почти никогда не вспоминал, зато помнил артистическую атмосферу, которая ее всегда сопровождала, словно обволакивала каждое ее мгновение. И через эту оболочку саму мать год от года было все труднее различить.
Поэтому было не только не странным, а и совершенно естественным, что он влюбился в Лесю не то что с первого взгляда, а даже с предчувствия этого взгляда.
Он учился тогда в торгово-экономическом колледже, за полгода до того переименованном из так ПТУ. И вот однажды…
На сцене дома культуры райцентра Трудовое шел праздничный любительский концерт. Очень неплохой, как на Борин неразборчивый вкус. Когда бодрый металлический голос конферансье с артистическим подвыванием провозгласил откуда-то из-за кулис через посвитывающий микрофон: «Дуэт Одарки и Карася! Из оперетты Лысенко «Запорожец за Дунаем»! Исполняют! Лауреаты областного смотра художественной самодеятельности! Леся Гонта и Константин Афанасьев! Играет оркестр Дома культуры! Встречаем!» — Тур уже полностью был готов к диву: оперетта же. И мать там пела. В хоре, правда.
Сначала на сцену вышел толстенный дядька лет пятидесяти с гаком. В свитке и шароварах, как и положено запорожцу. Потом из-за плюшевого занавеса выплыла она. И Борис понял, что любил ее всю жизнь, хотя и увидел впервые.
Молодая, звонкая, удивительно красивая. В старинной расшитой блестками одежде, на голове — веселый платок-очипок, на ногах — красные сапожки. Словно ожившая иллюстрация из книжки. Словно в кино. Словно в сказке.
Знакомство их было молниеносным, а вот роман разворачивался исподволь, он относился к Лесе, словно к хрупкой драгоценной вазе, словно к редчайшему заморскому цветку — короче говоря, дохнуть на нее как-нибудь не так боялся.
Она работала на молокозаводе. Жила в скромной хатке с больной мамой и согнутой пополам бабушкой. О большой сцене и мечтать боялась. Мать большей частью лежала, а бабка живо ходила по улицам, опираясь сразу на два посошка. Как-то зимой поскользнулась, упала — и больше не встала. Хоронили, когда Боря писал дипломную работу. А позже, летом, когда по специальности устроиться не удалось, — пошел кладовщиком на фирму Свинаренко.