— Меня волнует все-таки больше, как нам настелили паркет, — вернула его к действительности Ольга Владимировна, продолжая спускаться. — За что же мы им платим, если… — последние слова Ярыжской прозвучали снизу уже неразборчиво.
Но голос дизайнера рокотал все еще весьма отчетливо:
— Да разве можно оценить вдохновение? Помните, как писал Луис Ортега: «Нетлением прославлена рука художника, что заключил в пространство мелькнувшее крылатое убранство и глаз небесный ангела…»
Однако этого витийства уже никто не слушал.
— Мы вам об этом уже говорили, — объясняла реальная Ольга Владимировна, — только положили — и качественный паркет вдруг ломается. Без всякой видимой причины.
— А невидимой? — спросил Кинчев.
Пани Ольга вмиг оживилась и обратилась к супругу:
— Ну, что, мой дорогой, не только я, суеверная женщина, но даже и опытные представители компетентных органов видят, что здесь что-то не так. Этот дом, он меня иногда просто пугает, поверьте… О нем рассказывают странные легенды. И заметьте, люди верят в них.
Опытный представитель компетентных органов слушал болтовню женщины в пол-уха, зато очень внимательно смотрел видео.
На экране пробежала вверх взволнованная Щукина.
— О, это уже Гапченко обнаружили! — догадался Ярыжский.
Назад Надя шла с баронессой, и Кирилл Иванович снова прокомментировал:
— Мы только до этого места без вас успели просмотреть. А сеньора Сандра, между прочим, — весьма интересная женщина. А я ей до сих пор не представился, хе-хе. Хотелось бы с ней поближе познакомиться. Чисто платонически, дорогуша.
— Сейчас, как только закончим просмотр. Я бы и раньше с радостью вас познакомила, да ты дома редко появляешься.
— Дела, хе-хе. Закрутился, извини. Даже такую гостью развлечь некогда.
— У нее странные понятия о развлечениях — почти не выходит из комнаты.
Тем временем на экране появились и сам следователь, и милиционеры. Поднялись наверх, спустились. Потом Ольга, баронесса. Несколько раз промелькнула поглощенная заботами Щукина. Она же выключила всюду свет и спустилась последней. На секунду экран потемнел.
Вдруг стало светлее, будто где-то далеко открылось отверстие в безграничную Вселенную. Ступени дремали, окутанные прозрачной тьмой, а сверху сеялось холодное белое сияние, зловещее и успокаивающее одновременно.
— Лунная была ночь, — вспомнил Ярыжский, — я ехал по трассе, как по Крещатику… — и враз поперхнулся.
По лестнице медленно проходила, будто плыла, тоненькая, почти прозрачная девушка. В старинном белом платье. Со свечкой в руке. Неживое бледное лицо. Тугие вороные кудри — по пояс.