— Мебель тут вся старая. Боюсь, что и правда… — повела взглядом вниз.
— Вот видите. Неосторожно заденете — свалится, костей не соберешь.
— Да?
— В прошлом году шкаф куда меньшего размера упал на учительницу Великоторжицкой школы и убил насмерть. Потом распорядились во всех школах шкафы к стенам прикрутить. Я был в комиссии по проверке техники безопасности.
— Да, вы правы. Я скажу мужу… А лучше — Валентину. Пусть подумают. Не все же мне одной…
— А вам не приходило в голову, что кто-то охотится не на прислугу, а на вас?
— Что?! На меня?.. — черноглазое кокетство сменилось настоящим испугом.
— Не обязательно. Ваш супруг занимается бизнесом, конечно, имеет врагов.
— Для чего же тогда убивать Алинку?
— Испугать. Предупредить. Уничтожить нежелательного свидетеля.
— Вы хотите сказать, что у нас киллер по комнатам бродит, как у себя дома? Кто-то из охранников с ним в сговоре? — Ольга Владимировна вдруг раскраснелась. — Тогда здесь и сейчас опасно находиться?
Кинчев удовлетворенно встал:
— Я ничего не хочу сказать. У меня для этого нет никаких оснований. Но думать надо и над такой версией. Чтобы вскоре здесь не появились новые трупы. С охранником я поговорю внизу. И потом еще раз осмотрю дом.
И ушел. Попрощался лишь небрежным кивком.
Плюгавый очкарик, противный, как ежик.
Оставил роскошную женщину в кресле наедине с ее страхами. Взволнованную, сбитую с толку, оробевшую. Окутанную туманной кисеей неуверенности.
Колючий мужик.
Отвратительный.
А Кинчев тем временем уже спустился на первый этаж дома Ярыжских и заглянул в так называемый домашний кинотеатр, где его помощник, студент-практикант Миша Шерман, старательно записывал показания сидевших тут же ремонтников. Трое рабочих обескураженно молчали, ожидая конца писательских трудов помощника следователя и момента, когда они, расписавшись, смогут вернуться к работе. Их одежда — старые джинсы, потрепанные спортивные шаровары, растянутые свитера и байковая клетчатая рубашка на одном — вносила диссонанс в причудливо-современный интерьер роскошного зала. Все трое одинаково держали руки на коленях. Один, здоровенный лысый мужчина, производил впечатление бригадира и сидел посередине дивана. Справа от него примостился пожилой седой усач с худым лицом и редкими серыми волосами, слева — чернявый молодой человек.
— Виктор Андреевич, заканчиваю последний протокол, — старательный Миша попытался встать, но Кинчев не настаивал на соблюдении субординации:
— Сиди, пиши. Ну, как тебе?
Наивно-ясноглазый студент Шерман только восхищенно покрутил головой. Шел второй день его первой практики — и сразу убийство. Да еще в таком доме! Он даже мгновенно похудел от всепоглощающего чувства ответственности.