— Между нами говоря, — произнес Хартенек, когда Бертрам положил бумагу на стол, — приведенная в приказе мотивировка в том виде, как она есть, неправильна. Основанием для приказа послужил тот факт, что недавно где-то на юге над одной из наших баз были сброшены листовки с заявлением каких-то двух молодцов, по-моему, старшего лейтенанта Винтерера и фельдфебеля Лёнинга, сдавшихся в плен и рассказывавших теперь, какие большевики честные и благородные и прочую чушь. Конечно, это недопустимо! И в приказе четко сказано: кто не с нами, тот против нас. Или, для большей ясности: кто не помогает, тот нам вредит.
После этого разговора, во время которого на долю Бертрама выпала столь пассивная роль, тот передал Хартенеку письмо Эрики, хотя ему было стыдно и он чувствовал унижение. Он ненавидел себя за уступчивость, но знал, что Хартенек сильнее, и убеждал себя, что не может рисковать и противиться ему.
Туман рассеялся. Матрос, несший вахту на корме, теперь отчетливо различал стоявшие на приколе соседние суда. Ночь прошла спокойно, воздушных налетов не было. Туман, окутывавший верхнюю часть города, редел, словно дым выползая из развалин домов. С темных склонов гор струился утренний свет, холодными зелеными огоньками отражаясь в глазах матроса. Наконец взошло солнце, оживившее мертвый ландшафт естественными красками. Матрос сплюнул за борт в мутную воду и ударил в судовой колокол. Ночная вахта кончилась. Начинался день, а с ним и плаванье.
Но прежде чем лебедка с лязгом выбрала мокрую якорную цепь, на борт приняли последний груз. Правда, трюмы были до отказа набиты железной рудой астурийских гор, альмаденской ртутью и медью с рудников Рио-Тинто. Не хватало только одного: свидетельства, что товар этот оплачен.
Вначале на борт подняли тяжелый чемодан из свиной кожи. Помимо прочих вещей в нем лежала огромная, расшитая цветастым шелком испанская шаль, большая черная мантилья, пояс из зеленой кожи с серебряной пряжкой старинной работы, вероятно, мавританского происхождения, несколько осколков снарядов, раковина тритона с намалеванным на ней видом Севильи, альбом с фотографиями, три консервные банки с маринованным тунцом, военная форма, костюмы и нижнее белье, в которое был аккуратно завернут бинокль капитана Бауридля. В маленьком запечатанном пакетике лежали часы, портсигар и документы лейтенанта Завильского. Среди них была измятая, выпачканная маслом и кровью фотография Труды Пёльнитц.
Человек, доставивший чемодан к судну, был ефрейтор Венделин. Поскольку сам он нес в руке чемодан куда более скромных размеров, а в отличие от прежних времен у него была теперь всего лишь одна рука — простреленную правую руку пришлось ампутировать, — он крикнул стоявшему у трапа толстошеему краснолицему матросу, чтобы тот помог ему.