Бертрам, несколько раздосадованный, направился в казино, где надеялся встретить Хартенека, и по дороге обдумывал, должен ли он передать обер-лейтенанту высказывания Йоста.
И тут с ним случилось нечто странное. До него вдруг дошли вскользь брошенные слова Йоста. «Марианне придется подождать», — сказал Йост, когда решил послать за инженером. Значит, Марианна должна зайти за Йостом и, вероятно, уже в пути. Эта мысль точно молнией поразила Бертрама, и в пламени, которое она разожгла, сгинули все остальные чувства и соображения.
Еще прежде чем он понял, что делает, Бертрам уже прошел мимо казино и через ворота вышел на ведущую к городу аллею. Он шел навстречу Марианне и думал, что не может упустить ее, что хочет ее видеть, что должен говорить с ней.
В миг в нем проснулось желание, как будто облако внезапно закрыло гору. Он сразу утратил ясность мысли, утратил власть над своим телом. Даже крайним напряжением воли не мог бы он заставить свои ноги идти другой дорогой, чем та, по которой они сами несли его. Он был всего-навсего вместилищем этой внезапно проснувшейся страсти. Сердце билось раненым зверем. Он весь дрожал, грудь нестерпимо болела, горло пересохло. Страсть гнала его вперед с силой, сопротивляться которой он не мог. Он мчался вверх по аллее.
Одно ее слово могло бы стать избавлением. Если бы она хоть слегка улыбнулась, какое это было бы счастье! Он уже ощущал прикосновение ее пальцев к своей руке. И у него кружилась голова.
Смотреть друг на друга, касаться друг друга, в этом жизнь, в этом, и только в этом.
Липы по обеим сторонам дороги сплетали свои ветви высоко над его головой, наполняя вечерний воздух сладостным ароматом. Облако с золотистыми краями неслось по небу. И это была жизнь. Поцелуи Марианны, ее нежность, его рука на ее сердце, под мягкой грудью.
Непонятно, как он мог быть вдалеке от нее? Неужто он намеревался душить в себе самую мысль о ней? Каким лживым казалось ему то воодушевление, к которому он подстегивал себя в присутствии Хартенека. А сейчас он бежал из заточения, бежал на свободу, и это была Марианна. Она была — свобода и жизнь, сердцевина жизни. Обнимая ее, он обретал себя, вновь становился самим собой, мужчиной. И никакая форма не была нужна, никакие знаки различия, чтобы внушить ему, что жизнь его исполнена достоинства.
Он шел большими шагами, в радостном изумлении перед самим собой, и все недоброе в этот момент было забыто. Он хотел, он должен был ощутить ее губы на своих губах. Он забыл, что Марианна отреклась от него, забыл, что ему самому эта любовь представлялась слабостью, заслуживающей только презрения. Были забыты все опасения, все заботы и страхи, все честолюбивые мечты.