— Вы можете быть совершенно уверены, что так оно и будет, милорд, — сказал Джон Лонгвуд уже значительно дружелюбнее, нежели когда он говорил о сути поручения своей госпожи. — После битвы при Линкольне лорд Ричард оставил все дела на меня, и у него не было случая пожалеть об этом, и сын его никогда не будет в чем-либо ущемлен мною. Можете не сомневаться.
— Я и не сомневаюсь, — улыбнулся аббат. — А мы тут, переложив на вас все заботы о владениях Ричарда, продолжим его обучение и долженствующее наставление.
— Что же прикажете передать леди Дионисии? — спросил Джон, не выказывая никаких признаков разочарования или протеста.
— Передайте своей госпоже, что я почтительно приветствую ее во Христе и что Ричард будет доставлен завтра, и, как полагается, с надлежащим эскортом, — ответил аббат с ударением на последних словах. — Однако я имею священные обязательства перед его отцом относительно опеки сына, вплоть до его совершеннолетия, и намерен твердо придерживаться воли покойного Ричарда Людела.
— Так я и передам, милорд, — коротко сказал Джон Лонгвуд, глядя в глаза аббату, затем почтительно поклонился и быстрым шагом покинул зал капитула.
Когда брат Кадфаэль и брат Эдмунд, попечитель лазарета, вышли на большой монастырский двор, они успели увидеть, как подле привратницкой посланец из Итона сел верхом на своего коренастого валлийского коня и неторопливо поехал в сторону Форгейта.
— Я не сильно ошибусь, если скажу, что это поехал настоящий мужчина, — рассудительно заметил брат Кадфаэль. — Он не расстроился, получив решительный отказ. И, похоже, вовсе не боится привезти его своей госпоже. Можно даже подумать, он попросту остался доволен.
— Он ведь не зависит от доброй воли своей госпожи, — возразил брат Эдмунд. — Покуда мальчик не станет сам себе хозяином, только шериф как сюзерен может угрожать его правам управляющего, а кроме того, Джон прекрасно знает свои достоинства. Знает о них и практичная старая леди, и она благодарна ему за рачительное управление владениями Люделов. Не желая ссориться с нею, Джон исполнил ее приказ, разумеется, без особой радости. Делал свое дело, да помалкивал.
Надо заметить, что Джон Лонгвуд и в куда более приятных обстоятельствах был молчуном, так что ему не составило особого труда постоять несколько минут с каменным лицом перед аббатом и промолчать.
— Этим дело не кончится, — сокрушенно заметил Кадфаэль. — Раз уж эта леди надумала прибрать к рукам Рокстер и Лейтон, так просто она не отступится. Наверняка мы еще услышим о леди Дионисии Людел.
Аббат Радульфус принял все возможные меры предосторожности. Юного Ричарда в Итон сопровождали брат Павел, брат Ансельм и брат Кадфаэль, — охрана вполне надежная, даже на случай попытки захвата силой. Впрочем, надеялись, что обойдется без этого. Куда более вероятным представлялось леди Дионисии использовать личное обаяние и кровные узы, воздействуя на мальчика слезами и уговорами, чтобы пробудить в нем тоску по дому и переманить на свою сторону. Поглядывая по дороге в лицо Ричарда, Кадфаэль подумал, что если старая леди рассчитывает обставить дело таким образом, то явно недооценивает и детскую непосредственность, и детскую рассудительность. Мальчик вполне отдавал себе отчет, в чем состоят его интересы, и никогда не упускал своего. При монастырской школе он жил в свое удовольствие, у него были друзья-сверстники, и вряд ли он ни с того ни с сего променяет свою накатанную и беззаботную жизнь на неведомое ему одинокое житье, — ведь у него не было братьев, — и угрозу женитьбы на девушке, которая была по его понятиям совсем старой. Разумеется, Ричард высоко ставил свои наследственные права и жаждал поскорее вступить в них, но они и без этого оставались при нем, и, будь он при школе, либо дома, все одно он пока не мог воспользоваться своими правами и поступать по своему усмотрению. Нет, чтобы завоевать ум и сердце Ричарда, леди Дионисия наверняка прибегнет к какому-нибудь более сильному средству, нежели бабушкины слезы и объятия. Тем более, что этих ее слез и объятий никто от нее никогда не ожидал и не видел.