– Ох! Я уже два года слышу про тот караван, – перебил его «Турок», он погасил сигарету о верстак, наклонился вперед и, указав на своего собеседника золотым мундштуком, продолжил. – Сейчас ты можешь заработать хорошие деньги… Нужно лишь смотреть во все глаза и собирать информацию не только о том, что происходит здесь, но и в округе… Ожидаем приход одного каравана с очень важной пленной… Одна красивая ашанти с Берега Слоновой Кости, – он многозначительно замолчал и затем тихим голосом пообещал:
– Если узнаешь про них, то получишь пятьсот долларов…
– Пятьсот долларов? – удивился старик. – Пятьсот долларов… И сколько это будет в старых франках?
Разман начал было считать мысленно, но потом запутался и бросил.
– Больше, чем ты видел за всю свою жизнь, – сказал он, наконец. – Достаточно, чтобы купить себе еще три молодых жены, – и рассмеялся.
– Зачем мне молодые жены? – отмахнулся старик. – Мне нужен велосипед.
– Что? Велосипед?
– Да, велосипед, из этих, в которые наливают бензин и он едет сам по себе. У жестянщика есть такой.
Разман не спеша встал и пошел к двери, стоя на пороге, обернулся и пообещал:
– Будет тебе и велосипед, и мотор к нему, если найдешь девчонку. Знаешь, как предупредить меня…
Вышел на темную улицу, и дверь бесшумно закрылась за ним. Он осмотрелся по сторонам, убедившись, что вокруг нет ни души, быстро пошел прочь, прислушиваясь к подозрительным звукам. Выбравшись за пределы городка, он двинулся в направлении лагеря, где его ожидал Таггарт.
Англичанин лишь молча взглянул на него, когда Разман вошел в лагерь.
– Собирайся, бери мыло и дезинфеканты, – хмыкнул «Турок». – Идем к шлюхам из Гереда…
Он сосредоточенно наблюдал за нерешительной ящерицей, то выходившей из тени на солнце, то прячущейся от солнечных лучей в тени, регулируя таким суетным способом температуру тела. Порывшись в памяти, вспомнил, что ящерица была хладнокровным животным, без системы охлаждения, и потому вся ее жизнь проходила в непрерывном перемещении с разогретого участка земли в тень и обратно.
Вскоре солнце достигнет зенита, и он погрузится в какую–то неопределенную дрему, что и сном нельзя назвать, беспокойную, жаркую и потную, когда в голове рождаются кошмарные образы, не дающие потом заснуть в течение многих часов.
За исключением той нервной ящерицы, все вокруг было мертвенно спокойно – ни малейшего проявления жизни, ни дуновения ветерка, ни какого–нибудь шороха, нарушившего бы ту удушающую и сухую тишину.
Животные убежали с равнины, хотя оставались где–то совсем не далеко. Они спрятались где–то под песком и под камнями, среди корней и ветвей кустарника, пережидая дневное время в состоянии близком к летаргическому сну, терпеливо дожидаясь более прохладного времени суток, дожидаясь прихода ночи.