– Возможно, но как ты узнаешь когда я тебя сказал правду, а когда соврал? Пустыня огромна. А мои люди во всех ее частях, и одновременно нигде…
Сулейман промолчал, понимая, что допрос не приведет ни к чему. Амин продолжал поглаживать пальцем спусковой крючок и Зеда–эль–Кебир кружился вокруг, будто загнанная в клетку птица и, подпрыгивая, как заводной, жалобно причитал:
– Все! Я конченый человек! Я разорен! – всхлипывал он. – Мертвец в моем доме!
– Ох, заткнись! – не выдержал суданец. – Дай мне спокойно подумать… – обернувшись к своему следопыту, спросил:
– Когда будет готов караван?
– Через неделю… Нам еще нужно около тридцати верблюдов…
– Хорошо… В Гереде найду их… – и обращаясь к Зеде, поинтересовался:
– А как думаешь, сколько времени пройдет, пока в «Группе» хватятся этих?
Зеда–эль–Кебир неопределенно пожал плечами.
– Не знаю. Не имею ни малейшего представления. Но ты должен уйти как можно быстрее, вместе со своими людьми, и этих двух…
– Их мы закопаем в дюнах этой же ночью, – взглянул на Размана, который неподвижно, не отводя глаз, как загипнотизированный, смотрел на труп своего товарища. – Что чувствуешь, зная, что завтра утром тебя уже будут есть черви?
«Турок» поднял на него глаза.
– Страх.
– Страх? – удивился и рассмеялся Сулейман. – Всегда думал, что люди из «Группы» не знают, что такое страх…
– Если бы ты, как я, сидел с перебитой рукой и тремя мерзкими порождениями грязной шлюхи напротив, то наверняка не испытывал бы страх… Ты бы давно наложил в штаны, грязная свинья, – он в отчаянии замотал головой. – Скажи этому дерьмовому негру, чтобы прикончил меня.
– Как? Тебе не нравится Амин? – рассмеялся торговец. – Жаль! По–настоящему жаль, потому что, гарантирую тебе, что ты–то как раз Амину пришелся по вкусу. Амину все нравятся: и мужчины, и женщины, и дети… Не правда ли, негр? – он взял Размана за подбородок и, приблизив к нему свое лицо, прошептал:
– И знаешь, что я узнал про него? Ему особенно нравится пользоваться людьми, когда они чуют, что умрут… Быть последним на этом свете, кто ими воспользуется – это возбуждает его… Не правда ли, негр?
Амин ничего не ответил. «Турок» побледнел, сжал зубы и, поморщившись от боли, откинулся назад, прислонил голову к стене. Вдруг, одним прыжком, словно внутри него развернулась сжатая пружина, отскочил в сторону, туда, где Сулейман оставил на подушке свой револьвер, рядом с трупом Таггарта. Левой рукой схватил револьвер, перевернулся в воздухе, целясь в торговца, но Амин оказался быстрее – выстрелил ему два раза прямо в грудь.
Револьвер выскользнул из его слабеющих пальцев, он упал на спину и, кашляя кровью, с выражением смертельной усталости на лице, прошептал: