Некоторые, все–таки, перестали щипать траву и подняли головы, но никто не проявил ни малейшего признака страха. Звук выстрела не имел для них никакого значения и в их понимании никак не был связан со смертью или опасностью. Пока враг не будет виден, пока его запах не будет услышан – не существует причин для беспокойства.
Одна из газелей, что стояла ближе всех, не спеша подошла к мертвой. Обнюхала ее, но та точно так же могла лежать и спать или отдыхать. Кровь, сочащаяся из раны на шее, не произвела на нее никакого впечатления.
Когда животные опять начали спокойно щипать жесткую, редкую траву, Муллай осторожно передернул затвор, вставил новый патрон и прошептал:
– А вот та – наша! Мне она нужна живой.
И все повторилось, и так оно могло бы продолжаться десять раз к ряду, если бы Мулай вдруг не вскочил на ноги и не кинулся ко второму раненному животному, размахивая зажатой в руке острой «гумией».
При виде поднявшегося человека остальное стадо сорвалось с места и в мгновение ока исчезло среди камней и песка, кустов и травы, но теперь они уже знали, что такой звук несет с собой смерть и запах пороха.
А Мулай уже несся вниз по склону в развевающемся по ветру бурнусе и, словно сокол, накинулся на раненое животное, повернул шею в направлении Мекки и одним движением перерезал газели горло – ритуал, без которого его религия запрещала есть мясо.
Мальчишка уже смеялся и прыгал вокруг в сумасшедшем танце, вымыл руки в свежей крови и пил ее, сложив ладони вместе, теплую, вытекающую из разрезанного горла.
Спустя час, когда солнце уже готово было скрыться за вершинами дюн у них за спиной, вдалеке показалось с полдюжины палаток –«хаима», установленных без всякой очевидной причины, как показалось Давиду, в центре небольшой равнины. И ничем этот клочок пустыни не отличался от песков и камней, лежащих рядом или на расстоянии сотни километров, но именно это место, а не какое–нибудь другое, выбрал для своего лагеря Каид Али из рода Кель–Талгимусс. И здесь он останется до тех пор, пока вблизи не пройдет грозовое облако и тогда он последует за ним, или пока ему не наскучит здесь и не потянет в другие места на этой огромной, тянущейся далеко за горизонт, песчаной равнине.
Сам Каид Али вышел навстречу, чтобы пригласить в самую большую «хаиму».
– Ассалам алейкум, – поприветствовали они его.
– Рашинат уллахи Аллахин… Кейф халах, – отвечал он, пожелав гостям, чтобы мир и благополучие не покидали их очага и тем самым, в соответствии с законами гостеприимства, разрешил воспользоваться своим домом и всем, что у него было.