Ей нужно было остаться наедине с собой, обдумать сказанное туарегом о смерти Скотта и что это могло значить для него, кого она так любила. Хотела свыкнуться с мыслью, что, может быть, завтра она увидит его, будет рядом с ним, они уйдут в пустыню, останутся наедине и будут заниматься любовью на склоне дюны под этими самыми звездами.
Четыре месяца она не видела его! Четыре долгих, бесконечных месяца…, и еще могло бы пройти столько же, прежде чем он неожиданно объявится глухой ночью под ее окнами и осторожно постучит.
Сколько ночей она провела в ожидании этого стука? Сотни, наверное?.. И вот также смотрела на звездное небо и молила, чтобы он объявился поскорей, обнял ее и в мгновение ока заставил позабыть обо всех днях, неделях, месяцах, проведенных в одиночестве и ожидании.
И почему они не могут быть рядом все ночи в году?.. И почему всю жизнь не могут быть рядом?
Как счастлива была бы она, сопровождая его в походах, засыпая рядом с ним, готовя ужин…
Она смогла бы выдержать и полуденное, обжигающее солнце, и усталость от переходов на мехари, и тяжелое, неприятное чувство немытого тела, и жажду, и голод, и даже гибель товарищей… Все смогла бы!, лишь бы быть рядом, лишь бы жить с ним, каждое мгновение, каждую минуту, пока какая–нибудь пуля не оборвет его жизнь, как подобное произошло со Скоттом, как случилось с другими, как перестал существовать «Эскадрон» там, в Ливии.
И то была не его вина!
И сколько раз можно повторять и объяснять: то была ни ее вина, ни его, ни кого–нибудь еще. «Эскадрон» был обречен, потому что они были слишком хорошими, слишком благородными и великодушными. Один за другим они гибли в засадах и схватках, в бою и от предательской руки, и никого не нашлось, чтобы заменить мертвых.
Кому, вообще, может прийти в голову, если ты богат и знаменит, променять пляжи Майорки и Сан–Тропе на верблюда, ружье и патроны к нему, и жизнь в пустыне? Кто окажется настолько сумасшедшим, чтобы заменить тех чудесных сумасшедших, что исчезали без этой самой замены?
Она всегда будет вспоминать слова Бригитты, когда увидела их как–то вечером, входящих в кабаре «Золотые Ворота».
– Посмотри внимательно на ту четверку – это живые мертвецы… – сказала она. – Они принадлежат «Белому Эскадрону».
Она только что приехала в Триполи и, конечно же, не знала что такое этот саамы «Белый Эскадрон». Откровенно говоря, в свои двадцать лет она, вообще–то, не знала ничего, ну, или почти ничего, за исключением того, как нужно петь для пьяной матросни, охранников с нефтяных вышек, наглых военных, инженеров и техников, жуликоватых управляющих, шахов с песком на ушах.