Один из заветов генерал-майора был таков:
- Знай язык противника, как свой знаешь. Толмач тебя и переведет, а не сумеет довести до пленного, что тебе, моряку, знать надобно. Толмач тебе и переведет, а не все поймет, что бы ты сам понял.
Во времена Бардаки турецкий в училище изучали основательно.
- Казарский! Как кстати-то! - обрадовался и Вукотич, отводя гневные глаза от турка, капитана «Босфора», очевидно, упрямо молчавшего. Капитан - кряжистый, крутоплечий турок лет пятидесяти. Русскому морскому офицеру дисциплина и малейшего отступления от формы не разрешает. Сам государь-император, где бы ни встретил военного человека, к форме строг, пощады не знает. Вдали от его глаза в форме моряка всегда тот же порядок, как и перед государевым смотром. Турки допускают много вольностей в ношении формы. Что ни офицер, то свой дорогой кушак, шитый серебром, золотом. И у капитана «Босфора» поверх шелкового оранжевого антари (жилета, поддевки) кушак. Но за ним ни пистолета, ни ятагана, - разоружен. Под феской, тоже оранжевой, крутолобая, с бычьей крутизной в височных долях, голова. Попробуй, выжми из такого хоть слово!
И совсем он не «сырая дура», думал Казарский. Стройников и сам
знал, что капитан - не «сырая дура». Оброненные слова были скрытым хвастовством, бравадой. Видно же, такой пленный - честь для победителя!
Уже и Вукотич понял, что допрашивать капитана - время терять.
- Спроси ты янычарку, Казарский, - с раздражением проговорил Вукотич, переводя глаза на женщину, - что она, жена коменданта Анапы, паши Шатыра Осман-оглы? Вон какая богатая. Вся золотом увешана. Если жена паши Шатыра Осман-оглы, жди нового нападения на Анапу. Не собираются они нам оставлять крепости, коли жен вызывают. Турка пока на штык не подденешь, нипочем не уговоришь!
В обороне турки всегда упорные. И Вукотич, проницательный, въедливый, прав, - жен не вызывают, когда хотя бы в затаенном уголке мозга есть мысль о сдаче.
Переводчик приосанился, напустил на лоб думу. Даже склады-морщины над бровями углубились.
- Анапская жена у Шатыра состарилась. Вся седая, лицо печеным яблоком сморщилось. Паша молоденькую возжелал, - проговорил переводчик, отпуская от себя слова неторопливо, степенно.
- Молчать! - побагровел Стройников. Не терпел вранья. Вранье в военном деле - гибель!
Вукотич тоже возмутился:
- Имени янычарки узнать не смог. А тут всю жизнь по канве вышил!
Переводчик струсил, смолк.
Турчанка вжалась спиной в фок-мачту. В черных глазах - даже за кисеей яхмака - нарастающая жуть.
Казарский глянул на нее, и кольнуло его воспоминание. Сестру, покойницу, увидел. Та была еще моложе, когда погибла. В двенадцатом году Наполеон взял Витебск, а днем позже вошел в Дубровно. Какую свободу Франция принесла в Дубровно, семья Казарских узнала сполна.