Офицеры засмеялись.
- Пезавенг! - улыбнулся адмирал. И пребольно потянул шута за ухо. Он в самом деле любил своего шута, давно уже немолодого. Кряжистого, нестройного и очень ловкого. Любил выражение его лица, в котором была не глупость, а хитрость. - А ведь мой приказ не для твоего длинного уха. Я велю пригвоздить твое ухо у двери моей каюты!
Пезавенгу было больно. Но ему положено было смешить людей своей болью.
- Тогда дурак будет слышать тайны мудреца!
- Не страшно! Я велю зашить дураку рот!
Пезавенг бесстрашно осклабился.
- Но что же ты будешь делать тогда без моего языка?
Молодец Пезавенг! Нашелся!
Осман- паша засмеялся и отпустил ухо.
Шут тотчас воспользовался доброй минутой, заклянчил, показывая на лодочников за бортом «Селимие».
- Накажи, накажи вот этих гребцов! Они сначала не хотели Пезавенга везти на своей шлюпке, а теперь не принимают шуток Пезавенга за пиастры! Чем мне платить, если я сам ничего не получаю?
Это было почти правдой: жалованье у шута было малое. Как и у всех. Моряку полагалось жить не жалованьем, а победами и добычами.
Осман- паша бросил горсть пиастров гребцам. Подумал с горечью: «Пезавенг понимает: «Морякам надо платить жалованье, а в Долма-бахче, где каждый мнит себя мудрецом, не понимают того, что понимает шут!»
На широте мыса Инабас, где разведка видела русские корабли, их не было. Не было и у Пендераклии той эскадры, которая спалила линейный корабль. Печальное зрелище представляла собой Пендераклия. Обугленные остовы зданий в военной гавани, в черной копоти стены разбитых фортов. Печальную картину представлял собой Акчесар. С моря видно было, по останкам стапеля ползали люди, как черные муравьи. Люди есть люди. Люди разрушают построенное. Люди восстанавливают разрушенное.
Осман- паша не знал, на что решиться.
Ему не хотелось идти на Сизополь, - хотя, если он ищет русских, он там их найдет.
Может быть, гнев отпустил султана Махмуда и аллах вернул ему разум, холодный и расчетливый?
Войти в Босфор?
Но как же войти, если никто не скажет, в каком настроении Махмуд?
Султан - правитель с вулканом в груди. А служба капудан-паши - служба зависимая, служба терпеливая.
Если султану нужен адмирал-герой - Осман-паша погибнет. Но бедная Турция! Она-то знает, как ей нужен живой Осман-паша! Кто лучше его проведет реформы на флоте, сделает его таким же сильным и грозным, каким он был четыре века?
У неверных бывают светлые мысли. Русские говорят: «Беда одна не ходит».
Осман- паша, за время похода почти не сходивший со шканцев, шел на «Селимие» в предчувствии поражения. Шестнадцать кораблей было в его эскадре. И он, стравленный гарью сумрачных сомнений, скованный тяжкими предчувствиями, видел уже их в дыму и зареве неутолимого огня. Корабли -деревянные. Перед тем, как вспыхнуть, они вдруг начинают источать острый, первородный запах смолы, от которого, сколько ни служи, сердце переворачивается, как переворачивается оно от предсмертной молитвы близких. Невозможно привыкнуть к тому, как падают на палубы громады мачт. Поначалу они разогреваются в огне. Шипят, разгораясь. И лишь потом, как дерево, подсеченное лесным пожаром, рушатся, увлекая за собой все части рангоута, погребая под вспыхнувшими парусами людей.