С другой стороны, я отчетливо понимала, что полностью этот вариант исключать нельзя, а это означало… означало очень многое. Главное, я зря потратила больше десятка лет, стараясь под разными предлогами держаться подальше от бабушки Мэри и от дома, который внушал мне какой-то иррациональный страх и отвращение. И вот теперь у меня почти не осталось времени, чтобы хоть как-то возместить ей прожитые в одиночестве годы.
Но это было еще полбеды. Гораздо хуже было другое: если Оуэн прав, Кэсси могла потерять нас обеих практически одновременно. Других близких родственников у нее не было. Кто будет тогда о ней заботиться?..
От всех этих мыслей у меня на лбу проступила испарина, спина тоже стала влажной. Так ничего и не решив, я вернулась наконец в свою комнату и вдруг подумала о Фиби. Если ни меня, ни бабушки не станет, остается только она. В конце концов, Фиби все-таки крестная Кэсси… Надо будет поговорить с ней об этом завтра.
Спать мне совершенно не хотелось – слишком я была взбудоражена и, что греха таить, напугана ожидавшей меня впереди неопределенностью. Прежде чем ложиться в постель, мне нужно было успокоиться, а для этого существовал только один способ: занять мысли каким-нибудь привычным, хорошо знакомым делом. И я прекрасно знала, что именно поможет мне успокоиться.
Подойдя к рабочему столу, я открыла один из пластиковых контейнеров, которые привезла с собой из Сан-Луис-Обиспо. Внутри лежали кусочки «морского стекла». В свете настольной лампы они тускло подмигивали мне неотполированной поверхностью.
Впрочем, настольная лампа показалась мне слишком слабой, поэтому я перенесла на стол светильник с прикроватной тумбочки и принялась раскладывать свои инструменты.
Дождь все так же барабанил по крыше, тихонько гудел обогреватель, и по комнате гулял теплый ветерок, ласкавший мои босые ноги и все еще немного влажную кожу на шее. Вооружившись небольшими «утконосами», я смотала с катушки подходящий по длине кусок серебряной проволоки. В течение нескольких минут я увлеченно отмеряла, гнула, закручивала проволоку. Сосредоточившись на своем ремесле, я забыла буквально обо всем на свете и спохватилась, только когда часы на комоде показали половину третьего ночи. Смятение, царившее в моей голове, давно улеглось, мышцы расслабились, тело охватила приятная усталость. С наслаждением потянувшись, я убрала инструменты и материалы на место и на цыпочках прокралась в комнату Кэсси. Там я села в кресло и, поглядывая на часы, стала отсчитывать минуты, оставшиеся до начала кошмара.
Почему Кэсси видит свои вещие сны ровно в три пополуночи, не раньше и не позже, объяснить я не могла. Просто так было всегда – с конца января, если точнее, когда все это случилось впервые. Быть может, в этот час Кэсси переходила к фазе быстрого сна, быть может, причина была в чем-то другом… Я твердо знала только то, что очередной кошмар непременно начнется именно в это время и что он должен быть более подробным и содержательным, чем предыдущий.