— Ты прекрасно знаешь, что мне нужно. Вся информация по Ахмеду и Бакиту. И как мне со Славой связаться… Я сейчас не о номере телефона.
— Да хрен тебе, а не Слава, понял. Вынюхал все же, да? А он не в курсе пока…
— Фима, из-за твоей несговорчивости еще одна милая девчушка пострадать может… Или ты думаешь, я не узнал? Интересно, а ребенок чей? Зверю анализ ДНК не придется делать, как думаешь? Но дело твое, думай… Или все втроем — на тот свет, а? Заждалась вас там сестренка…
Он побледнел настолько сильно, что казалось, слился со стеной, которая была выкрашена в кипельно-белый цвет.
— Граф, неужели ты такая тварь, что ребенка тронешь?
— Быстрее, чем ты думаешь, Фима.
— Не трогай. Не трогай. Я убью тебя. Клянусь, с того света вернусь и убью.
Опять удар в челюсть. Стул зашатался и с грохотом свалился, и Ефим, привязанный к нему намертво, оказался на полу. Он поддался панике и дергался из стороны в сторону, полностью потеряв самообладание. Я присел на корточки и, крепко сжав пальцами его кадык, от чего он взвыл от боли, отчеканил:
— Таланты угомони. Разорался, как баба. У тебя выбора нет. Информация мне нужна, и я ее получу. Не от тебя, так от других. Только второй вариант — не в твоих интересах, — и бросил ему фото ребенка, который спал в детской кроватке.
— Я все скажу… Скажу, будь ты проклят… Только ребенка не трогай…
Она смотрела на человека, которого привыкла считать своим братом, и чувствовала собственное бессилие что-либо изменить. Даже помочь не могла, только повторять про себя, чтоб он все еще держался. Потому что Андрей единственный, кто пока не сорвался. В семье, от которой ничего не осталось. Империя из пепла, когда все изнутри сгорело, и лишь дунет ветер — иллюзия разлетится обугленными обрывками прошлого величия. Ей казалось, что от этого фатального разрушения семью держит только Воронов-старший. Да, теперь он старший. После смерти Савелия. Тяжело она эту смерть перенесла. Так тяжело, что сама до сих пор не верила в это горе. Но сейчас, видя, что происходит с ними со всеми, понимала, что, наверное, так лучше. Савелий бы не перенес этого раскола. Слишком много для него значило это слово — С Е М Ь Я.
Фаина привыкла считать ее своей. С самого детства привыкла. Она выросла в этом доме. Никогда не чувствовала себя чужой. Саву как отца родного любила. Всех их любила. Смотреть, как все разваливается, было невыносимо настолько, что ей иногда казалось, она сама покрывается трещинами. Ее жизнь эмоционально очень сильно была связана с ними. Трагедия каждого, как своя собственная. Так бывает, когда живешь не своей жизнью или смысл видишь далеко не в собственных интересах и амбициях. Фаина видела все со стороны. Каждого из них. Как обломки разбитого о рифы корабля.