Я смотрел в маленькие глазки директора детского дома и прикидывал: если сейчас схватить его за затылок и приложить о столешницу, он ее узнает или нет?
— Не было такой? Или после громкого скандала в вашем детдоме полгода назад вы решили забыть нескольких воспитанниц, чтобы избежать проблем?
На его лице не дрогнул ни один мускул, он только поправил очки толстым указательным пальцем.
— После скандала многие были уволены, в том числе и бывшая заведующая. Мне не о чем волноваться. Я работаю здесь больше пятнадцати лет и всех наших воспитанников помню в лицо — такой у нас не было. Вы можете просмотреть архивы.
Я откинулся на спинку стула, продолжая сверлить его взглядом. Не похоже, чтоб нервничал, но я уже сам не знаю, что на что похоже. Я запутался до такой степени, что мне хочется убивать каждого, кто говорит мне то, чего я не хочу услышать. И сейчас мне хотелось свернуть шею этому толстяку с лоснящейся лысиной и свинячьими глазками.
— А бывшая заведующая? Где она сейчас? Может, она вспомнит?
— Лариса Алексеевна умерла два месяца назад. Угорела в своей квартире. Газ забыла выключить.
Я усмехнулся. Или ее там угорели. После того, как воспитанниц за бабки подкладывала. Чтоб много не разговаривала.
— Где ваши архивы?
— Вы можете их посмотреть в понедельник. Сегодня пятница и…
Я ударил кулаком по столу, и у него с физиономии свалились очки, когда он подпрыгнул от неожиданности.
— Анатолий Иванович… не злите меня. Никаких понедельников. Вы откроете мне помещение лично и прямо сейчас, еще и покажите, где смотреть. Вы меня хорошо слышите?
Он быстро закивал, отодвигая ящик стола, а я поднялся со стула и почувствовал, как снова становится нечем дышать.
Мы просмотрели папку за папкой, каждое дело, фотографии, документы о принятии и выпуске. Выписки из лазарета и больниц. И ничего, мать вашу. Ни слова о ней. Не было ее. Ни на фотографиях, не в списках. Нигде. Когда я это понял, то во рту снова появился привкус гнили. Как падали нажрался. Скулы сводит и блевать хочется.
Я вышел из здания детского дома, не сказав директору ни слова. Только пару купюр бросил за моральный ущерб. Задержался со мной почти до полуночи.
Не могла она врать. Не могла так играть, бл***. Или я нихрена не понимаю в людях.
Эта бессонница, этот страх. Я же его чувствовал кожей. Такое не сыграешь. У страха свой специфический запах. Я прижимал ее к себе дрожащую, в слезах, и видел, как она боится. Как можно ТАК сыграть?
Но если не в детдоме, то где она была? Все эти годы. Откуда к отцу своему сбегала? Бл***. Я сейчас с ума сойду.