– Отлично! – кивнул я. – Кстати, я мог бы помочь с постановкой боевых сцен в «Гладиаторе».
– Это уже решим по ходу дела. Что у вас со временем?
– Послезавтра бой Джо Луиса и Шмелинга, хочу успеть в Нью-Йорк, чтобы забрать выигрыш в букмекерской конторе. Неизвестно, сколько он там будет меня дожидаться. Да и другие дела есть.
– А вы на кого ставили? На Луиса? Правильно, я тоже на него поставил пару тысяч. Итак, у вас сегодня и завтра на то, чтобы поработать со сценаристами. Сейчас я сделаю несколько звонков, сидите ждите.
Чтобы я не скучал, Уорнер попросил принести мне кофе, и пока он до кого-то дозванивался, я неторопясь опустошил маленькую фарфоровую чашечку. Наконец он откинулся в кресле, вытирая платком потный лоб.
– Кажется, мои поиски увенчались успехом. Над сценарием «Рокки» будет работать Джон Хьюстон, он недавно вернулся в Голливуд после вынужденной отсидки в Европе. А сценарий «Красотки» поручим Герману Манкевичу. У него была приличная комедия «Обед в восемь», так что комедия – это его конёк. Ну а «Гладиатора» согласен взять Бен Хект. Хьюстон сможет подъехать через час, с Манкевичем поработаете завтра с утра, а по прибытии в Нью-Йорк поступаете в распоряжение Хекта. Вам повезло, что вы с ним земляки. Насчёт билета на самолёт до Нью-Йорка можете не беспокоиться, Адам всё сделает, вам даже платить не придётся.
Через полчаса, как и было обещано, в кабинет Уорнера вошёл молодой мужчина в тщательно отутюженном костюме. Это и был Джон Хьюстон. Продюсер представил нас друг другу и велел Адаму Миллеру найти нам спокойное местечко, где мы могли бы уединиться на несколько часов. Хьюстон тщательно записывал за мной в блокнот, затем во второй, и уже под вечер, когда и третий блокнот почти заполнился, я сказал, что мои идеи на этом иссякли.
– Что ж, любопытно, – задумчиво пробормотал Хьюстон. – Тут есть где развернуться. Думаю, через неделю у меня будет готов сценарий первой части. Я могу вам отправить его по почте в Нью-Йорк.
Я продиктовал свой адрес и добавил, что у меня даже крутится в голове мелодия ко второй части, когда Рокки бежит по филадельфийскому бульвару Бенджамина Франклина. На что Хьюстон отмахнулся: мол, у картины будет композитор, мне лучше тогда с ним пообщаться вплотную.
На следующий день я сидел в той же комнате уже с Германом Джейкобом Манкевичем, румяным мужчиной лет сорока, чьи пухлые губы то и дело расползались в улыбке. От идеи фильма он пришёл в совершеннейший восторг и пообещал сделать всё, чтобы картина получила хотя бы одну кинопремию.
– Жаль, за лучший сценарий не дают награду, – добавил он, – иначе мы с вами могли бы претендовать на главную кинопремию.