Наконец, когда ее слегка успокоили четырьмя бокалами крепкого вина (на циничный взгляд Иласа одна пощечина для заистерившей дамочки была бы куда более эффективной и менее затратной) и увели из залы, все внимание наконец-таки сосредоточилось на Вассарии. А девушке это и было нужно.
Вздохнув, она затрепетала ресничками и приоткрыла глаза.
– Как вы себя чувствуете? Что-нибудь нужно? – зазвучали участливые голоса светских стервятников, чувствующих новый виток пикантного скандала.
«Сегодняшний вечер определенно удался, потому что назавтра некоторым его участникам будет стыдно о нем вспоминать. И если с иласовой суженой все случилось нечаянно, то я сама себя сейчас загоняю в ловушку…» – не к месту подумалось Вассе, и девушка неслышно прошептала:
– Прости, Эрден, но больше некому.
Вздохнув свободнее и приняв сидячее положение, уже вслух Вассария, кося под альтернативно-одаренную, произнесла:
– Да, можно водички и… соленого огурчика, – и, невинно захлопав глазками, присовокупила: – В последнее время меня постоянно тянет на солененькое.
Клест при этих словах лишь плотнее сжал губы, но смолчал. Алияс нахмурился, но более ничем также не выказал своего недовольства.
Вассария, решив, что терять уже больше нечего, (пропади она пропадом, эта репутация, жизнь и свобода дороже), наклонилась, изображая приступ тошноты. Жених с отчимом и на этот ее выпад никак не среагировали, хотя гости уже начали со значением перешептываться и кивать друг другу, дескать, девица-то «с душком».
Девушка же доигрывала комедию до конца. Вот она побледнела, будто только сейчас осознавая, что все это значит. На лице ее отразились муки совести, закованной в рамки условностей и приличий. Узнай кто в этот момент, о чем думала Васса, весьма бы удивился. Она размышляла, как могла среди бронзы, позолоты и мореного дуба так своевременно появиться мышь. По прикидкам девушки выходило, что погрызуху сюда заботливо принес кто-то из гостей. И тут взгляд ее упал на входную дверь. Из-за одной створки высунулась голова посыльного мальчишки, из прислуги. Рот, украшенный дыркой от выпавшего молочного зуба, был растянут от уха до уха в довольнейшей улыбке. «Шалость удалась, да еще как!» – словно было написано огромными рунами у него на лбу. Глаза сияли безмерным счастьем. Ибо что может быть радостнее осуществленной шкоды, за которую еще не поймали и не наказали?
На переднем же плане резкий контраст с посыльным составляло лицо Иласа. Каменно-заиндевелое, непробиваемое и надменное, и не угадаешь, о чем думает. «А ведь он наверняка, как и я, жалеет, что мышь не появилась раньше. Если бы бенефис пищухи состоялся на пять клинов ранее, может, и не было бы объявления о помолвках. Дамы бы повскакивали, попадали бы обморочными кеглями на паркет, началась суета, какие уж тут возвышенные речи. А под шумок можно было бы и скрыться, прихватив родовое колье и серьги, предоставленные Алияс-Гронтом на вечер, чтобы показать падчерицу в выгодном свете», – размышляла девушка.