Нельзя было допустить, чтобы предписываемый орденом отказ от мира, став у него на пути, помешал твердому намерению облегчить жизнь Мэриета, ведь речь шла о душе, до предела истерзанной самоосуждением. Словоохотливый старый брат, перебирающий пережитые в прошлом приключения, обошедший в своих скитаниях полсвета, - что могло быть более безобидным и более обезоруживающим?
- Я сражался вместе с Робертом Нормандским, кого среди нас только не было - бритты, норманны, фламандцы, шотландцы, бретонцы, - всех не перечислишь! Когда город был взят и Болдуин коронован, большинство вернулось домой; на возвращение ушло два-три года. Ну а меня к тому времени взяли служить на море, и я остался. Там вдоль берега водились пираты, у нас всегда была работа.
Молодой человек не пропустил ни слова из того, что говорил Кадфаэль; он дрожал, как необученная, но породистая охотничья собака, заслышавшая звук рога; однако ничего при этом не произнес.
- А в конце концов я вернулся домой, потому что здесь мой дом, и я чувствовал, что мне это нужно, - продолжал Кадфаэль. - Какое-то время служил наемником тут и там, а потом угомонился, пришло время зрелости. Но я хорошо побродил по свету.
- А теперь - что ты делаешь здесь? - В голосе Мэриета слышался неподдельный интерес.
- Выращиваю травы, потом сушу их и делаю лекарства для больных, которые приходят к нам. Я лечу еще многих помимо нашей братии.
- И ты доволен жизнью? - Это прозвучало как заглушенный крик протеста; выходило, что Кадфаэль не должен был быть доволен.
- Лечить людей - после того как долго наносил им раны? Что может быть лучше? Человек делает то, что ему повелевает делать долг, - осторожно произнес Кадфаэль, - сражаться, если он обязался сражаться, или уговаривать бедняг не воевать, или убивать, или умирать, или лечить. Полно людей, считающих, что имеют право указывать тебе, как жить, но пробиться сквозь толпу и найти истину можешь только ты сам, если озарение укажет тебе, куда идти. Знаешь, что мне далось труднее всего? Повиновение. Я ведь уже стар.
"И я свое отгулял, да еще как! - добавил он про себя. - Интересно, что же я пытаюсь сделать сейчас? Предостеречь парня, чтобы не торопился принести дар, которого принести не может, потому что сам еще не обрел его?"
- Верно! - вдруг воскликнул Мэриет. - Каждый должен делать то, что на него возложено, и не задавать вопросов. Это и есть повиновение? - Он повернулся к Кадфаэлю, и тому показалось, что у юноши такое выражение лица, будто он, как некогда сам Кадфаэль, только что поцеловал рукоять своего кинжала и дал обет пролить кровь за дело для него столь же святое, каким было когда-то для Кадфаэля освобождение гроба Господня.