Фыркнув, Толстяк закатил глаза. Он уже открыл рот, собираясь что-то произнести, но увидел выражение моего лица и остановился. Не знаю, чем оно его так поразило, но издевку как ветром сдуло. В сощуренных глазах мелькнуло нечто напоминающее жалость.
А Лиам… его лицо стало абсолютно бесстрастным.
Я почувствовала, как покалывает кожу на затылке, и вцепилась руками в ткань форменных шорт. Меньше всего я сейчас нуждалась в жалости кучки незнакомцев. В следующую секунду острый укол вины смыл чувство недовольства и страха. Мне вообще не следовало открывать рот. Уж лучше бы я солгала или пропустила вопрос. Что бы они там ни думали о Термонде, какие бы ужасы себе ни представляли, жалость в их глазах ранила куда сильнее. Ирония происходящего добила меня окончательно. Они ведь не знали, что вместо несчастной мышки подобрали настоящего монстра.
– Значит, шестнадцать, – ответила я, когда Лиам назвал год. Все-таки Сэм оказалась права.
Одна мысль не давала мне покоя.
– Неужели они все еще строят лагеря и похищают детей?
– Уже не так активно, как раньше, – ответил Лиам. – Самый болезненный удар пришелся на последнее поколение – ровесников Зу. Потом рождаемость резко упала. Люди были слишком запуганы, чтобы рожать. Это произошло еще до того, как президент выпустил запрет на продолжение рода. В основном в лагеря отправляют детей нашего возраста. Так что вариантов всего два: либо спрятаться, либо убежать.
Я кивнула, пытаясь переварить услышанное.
– А правда, – начал Толстяк, – что в Термонде…
– Думаю, на сегодня достаточно, – оборвал Лиам. Отодвинув руку Толстяка, он вновь открыл дверь. – Она ответила на твои вопросы, мы на ее, а теперь пора ехать дальше, пока дорога свободна.
Зу забралась в машину первой, я, не глядя, последовала за ней. На пассажирском сиденье можно было удобно вытянуться, скрывшись от очередных нежданных вопросов.
Толстяк устроился рядом с водителем, бросив на меня еще один, последний взгляд. Губы его плотно сжались и побелели. Наконец он уткнулся в лежащую на коленях книгу, сделав вид, что меня вообще не существует.
Черная Бетти заурчала, и я почувствовала, как вибрирует двигатель. Похоже, говорить хотелось только ей.
Дождь продолжал лить, погружая в сумрак все вокруг. Стекла запотели, и минуту я ничего не могла разглядеть. Фары освещали пустоту.
Толстяк включил радио, и диктор затрещал об американском газовом кризисе и его последствиях на Аляске. Мерное бормотание великолепно убаюкивало.
– Эй, Зеленая, – позвал Лиам. – У тебя есть фамилия?
Мне захотелось солгать, назваться чужим именем, и все же я передумала. Втянуть ребят в неприятности мне не грозило: любые мои слова они очень скоро забудут.