– Нет, доктор. Хлопьев он не ел. Я специально посмотрела, чтобы ему не давали поднос с завтраком.
Я возвратился к мальчику.
– Я только что говорил с медсестрой. Она сказала, что ты сегодня ничего не ел.
Он открыл рот и скороговоркой выпалил:
– Я ел «Кэп-н-Кранч»!
– И где ты их достал? – повышенным голосом с ноткой угрозы спросил я.
– Мама дала.
И снова та же улыбка, стиснутые зубы и полное молчание.
– Ну и когда же мама дала тебе хлопья? Ее же не было сегодня в больнице!
В ответ – тишина.
Назад к телефону, еще один звонок медсестре.
– Нет, доктор. Его мать сегодня не приходила. Она вообще уже несколько дней не была.
(Печальная, но нередкая реалия в моей практике). Он сегодня точно ничего не ел.
Я открыл страницу с согласием на операцию – мать дала его по телефону. Накануне она ребенка не навещала.
Еще раз спросив мальчика и получив молчание в ответ, я вернулся к телефону. Терпение медсестры было на исходе, мои звонки начали ей надоедать.
– Нет, доктор, – с подчеркнутым ударением на «доктор», – его сегодня точно не кормили.
Я записал в карту все, что предпринял, чтобы проверить заявление мальчишки про хлопья. В уме я подсчитал, сколько придется ждать, чтобы из желудка они прошли в кишечник (если он правда их ел). Однако точного времени, когда хлопья были съедены, я все равно не знал. С учетом четырехлетнего возраста и нежелания Майкла идти мне навстречу, я не рассчитывал это время у него узнать. Если сейчас отложить операцию на восемь часов, у него может начаться обезвоживание. Либо он ел хлопья и вмешательство нужно переносить, либо не ел, и мне пора начинать.
Я решил поверить медсестре. Несмотря на профессиональную настороженность, я решил, что не было никаких «Кэп-н-Кранч». Слова четырехлетнего ребенка не заставят меня отложить операцию.
И мы покатили в оперблок.
После того, как я дал наркоз, раздался едва слышный «бульк». Живот мальчишки слегка вздрогнул. Никто, кроме меня, не обратил на это внимания. Я снял с него маску и обнаружил полный рот «Кэп-н-Кранч». Все-таки он съел эти хлопья.
Следующие несколько минут были ужасны. Я перевернул его на бок, чтобы пища не попала в дыхательные пути. Отсосом я убрал хлопья изо рта. Потом, внутренне трепеща, выслушал стетоскопом легкие. Дыхание было чистым. Кожа оставалась розовой, уровень оксигенации – в норме. С божьей помощью, все прошло без последствий: он не вдохнул содержимое желудка и спокойно очнулся после наркоза.
Позднее Майкл по секрету рассказал мне, что потихоньку съел завтрак соседа по палате. Я едва удержался от соблазна позвонить палатной сестре.