Я должен был читать лекции о принципах и практике западной анестезиологии. Мне казалось, что китайская система здравоохранения начала развиваться только после культурной революции, отстав по этой причине на десятилетия от современной медицины, и теперь пыталась догнать общепринятые мировые стандарты. Однако стоя в том коридоре и глядя на бумажных журавликов, отбрасывающих тени на бледное лицо подростка, я увидел ситуацию под другим углом.
В этом современном, прекрасно оснащенном госпитале он получал практически то же лечение, что получил бы в моем: убойный коктейль из химиотерапевтических медикаментов, подавляющий рост раковых клеток. Вместе с ними страдали и обычные клетки, в частности волосяные фолликулы, приводя к облысению, и клетки слизистой губ, на которой появлялись болезненные изъязвления. Отсутствие волос мешало понять, кто передо мной – мальчик или девочка. Зато боль была очевидна. Бумажные журавлики представляли собой сплав медицины и культуры, символизировали надежду и мольбу за будущее ребенка. Скорее всего, их складывали родные, воспитанные в культурных традициях тысячелетней давности, призывая высшие силы на помощь несовершенной медицине, в надежде спасти ему жизнь. Каждый журавлик увеличивал шансы на то, что их голос будет услышан.
Эти журавлики напомнили мне, что я не только наставник, но и ученик, которому открылись сила и значимость восточных верований. Они показали, насколько мало я знаю о китайской культуре и медицине. Я узнал, что искусство оригами, обычно ассоциирующееся с Японией, на самом деле зародилось в Китае за много тысяч лет до того, как медицина начала лечить рак. Бумага была символом богатства, а аккуратно сложенные журавлики означали удачу и выздоровление от болезни. Их цвет выбирался в зависимости от загаданного желания.
Тот момент оказался для меня очень ценным с точки зрения культуры, но по-настоящему переломным было посещение еще одной больницы. Я вошел в палату – сильно устаревшую, по моим стандартам, – с четырьмя кроватями. Занята была только одна. В самом дальнем от двери углу, на максимальном удалении от сестринского поста в коридоре, на постели извивался маленький мальчик, которого привязали за руки и за ноги, чтобы он не сорвал повязку. За день или за два до того ему сделали операцию по исправлению деформированной грудной клетки. Вертелся он, совершенно очевидно, не потому, что хотел сорвать повязку, а от нестерпимой боли. Не понимая, почему его привязали, он пытался вырваться и молил об утешении и покое.
Для меня все было ясно: мальчику требовалось увеличить дозу наркотического обезболивающего. Тем не менее мои попытки объяснить важность более мощного и действенного обезболивания, равно как и тот аргумент, что в отсутствие боли выздоровление пойдет быстрее, пропали втуне. Китайские врачи ничего не имели против бумажных журавликов и акупунктуры (я побывал в клинике, где акупунктурой лечили поврежденные нервы) и охотно брались за операции. Но к моим призывам задуматься об обезболивании они остались глухи.