У меня в мозгу прокручивались стоны, которые я слышал в реанимационной палате от людей, не способных говорить. Я недооценивал их страдания, их боль, приписывая эти стоны просто непривычному окружению. Теперь, вспоминая об этом, я понимал, что это я сам был неспособен к коммуникации. По причине церебрального паралича, генетических заболеваний, опухолей мозга, сосудистых нарушений или мозговых травм сотни, даже тысячи моих пациентов не могли разговаривать. До чего я был слеп, когда не прислушивался к их тихим стонам! Ведь так они пытались мне сказать, что им больно.
Помните, в детстве, стоило неточно бросить мяч или споткнуться на спортивной площадке, как в след тут же неслось: «Ну ты, паралитик!» Все правильно! Неспособность к движению. Я это видел. Слышал сотни раз, но не обращал внимания. Я не дал себе труда посмотреть в словарь. «Паралич»: полное отсутствие произвольных движений. И ни слова о снижении способности к восприятию, способности слышать и понимать.
Лежа без сна на диване, я вспоминал сестру другого моего одноклассника, страдавшую церебральным параличом: как она на напряженных ногах, напоминающих ножницы, с трудом добиралась в школу и из школы. Вспоминал, с какой жестокостью мальчишки дразнили ее. Ей тяжело было оглянуться, но она все слышала и понимала. Передо мной как наяву вставали каблуки ее туфель, стертые от шарканья по тротуару – и широкая улыбка на лице.
Словно облако, меня накрыло чувство вины. То, что сам я ее не дразнил, меня не оправдывало. Я не встал на ее защиту. В темноте, перед светящимся телеэкраном, я решил, что с этого момента всегда буду на страже интересов любого неспособного говорить пациента – вне зависимости от причин повреждения мозга, – оказавшегося под моей опекой. Я защищу ту девочку, позаботившись о моих нынешних больных.
То открытие пришло ко мне случайно, в темноте загородного дома. Мозг, запертый в ящике. Который полностью понимает все, что происходит вокруг, но не способен говорить за себя.
Пятнадцать тысяч пациентов или около того, и только теперь я задался вопросом: могут ли когнитивные способности (восприятие, понимание, чувствование) существовать отдельно от экспрессивных (озвучивания мыслей и чувств)? До сих пор я предполагал, что если невозможна реакция, невозможно и восприятие.
Стыдно сказать, но только на середине моей карьеры я начал активно разговаривать с пациентами, не способными к речи, общаясь с ними соответственно их возрасту и мыслительным способностям и вне зависимости от степени поражения церебральным параличом. Я поступаю так до сих пор, – если не доказано обратное. Я объясняю им все свои действия, следя за тем, чтобы они не были для них сюрпризом.