— Сам вижу, товарищ Абрамов, но — приказ.
Самолеты противника, к счастью, не налетели. Отвели.
Другой раз морской пехоте приказали наступать по замерзшему озеру. Почему бы не по берегу опушкой леса? От бушлатов зачернело все озеро — финны не стреляют. Потом, когда до передовой осталось метров двести, начали бить минометы — сразу отрезали моряков от своих. Потом снаряды все ближе, ближе. И началось такое крошево — из 800 человек только 10 и выбрались. Остальные — кто потонул, кто замерз.
И таких бестолковых приказаний было не одно. Самый последний дурак не стал бы наступать там, где наступали наши командиры.
После этого Саша стал каждый раз высказывать свои соображения командиру.
Как-то налетели финны на госпиталь — всех вырезали. Подняли батальон — пошли догонять. Командиры, в полушубках, брюхатые, обычно лежавшие в землянке, взмокли.
— Как, пареньки? Разопрели?
— Разве догонишь финнов?
Ходили-ходили, решили: взводу засесть в доме на лыжне и ждать. Вечером командир поставил охрану: два человека на чердаке у слуховых окон.
— Товарищ командир, — говорит Саша, — это надо подумать. Финны ночью дом подожгут — всех спалят. Надо охрану подальше выставлять.
Слава богу, — командир послушался, выставили охранение, да и финны не пришли.
Но не каждый командир терпит советы солдата. Один раз Сашу едва не расстреляли за советы.
В декабре 1942 года батарею отправили на Сталинградское направление. Три месяца ехали — приехали к шапочному разбору.
А первый раз выстрелили из миномета только на Донце. Тут и научились попадать в цель.
Умный солдат на войне — нелегкое дело, нелегкая судьба.
1
— Холодно.
— Погоди, вот немец трахнет — тепло будет.
Семен ничего не ответил, только клацнул зубами.
В утреннем мутном рассвете мне было видно его лицо… На него было жалко смотреть. Да я и сам замерз как собака.
Хуже всего — это лежать в секрете осенью, у речки, с которой тянет сыростью, под кустом. А надежд на то, что мы сразу же отогреемся, как только нас сменят, у нас никаких. Мы не решались разводить костер даже днем, и все наши расчеты были связаны с тем, что днем проглянет солнце. Был сентябрь месяц, бабье лето, и днем, если солнце, мы согревались.
Мы, наше отделение студентов-филологов, охраняли минное поле — большой, покрытый сочной травой луг, примыкавший к речке.
Передовая была где-то впереди, за речкой, и оттуда естественно шли отступавшие — группами, одиночками, и наша задача была предупреждать своих.
А если кто-нибудь все же попадет на минное поле? Ночью, во время тумана? Что мы должны делать? Насчет этого никаких инструкций мы не получили. Предполагалось, видно, что наши бойцы не могут угодить на свои мины. А если все же угодят? Тут мы были беспомощны. У нас не было карты минного поля (опять секрет?), мы даже на свой пост у реки под кустом, под которым мы лежали сейчас с Рогинским, ходили берегом речки. Берег был глинистый, влажный, из грунта стекало. И мы к посту добирались всегда с мокрыми ногами, даже в сухую погоду. Днем было еще терпимо, а ночью, и особенно под утро, мы буквально околевали.