Петька — человек рационалистического склада (по крайней мере, хочет быть таким), предаваться воспоминаниям не любит.
— Пей! — кивнул он.
Потом стали одеваться. Вижу, Петька привычно стал осматривать культяпки Германа. Натерло, нарывы. Нагноения.
— Сиди! — сказал он.
Раз — и гнойник в его ногтях. Герман подергивается, морщится.
— Не придуривай. Как пойдешь?
Он подносит к глазам гнойник, катает на пальцах, рассматривает.
— Видишь, сегодня суше.
И все это без малейшей брезгливости, без проявления каких-либо эмоций.
Проделав эту операцию (а он совершает ее каждый раз), Петька даже не пошел обмыть руки.
Что это? Нечистоплотность или привычное отношение к телу Германа, как к своему?
Какая человечность! Какая душа у этого парня.
— Герман, тебе больно ходить? — спросил я.
— А как ты думаешь? Конечно, больно. Видел, что у меня на культяпках. Каждый шаг с бою, Федор. Но ничего! Вот только протезы не дают… Скрипят как немазаная телега.
— Как не дают? Почему?
— Экономят средства. Раньше на год выдавали, а теперь на два. А понимаешь, Федор, на два они никак не выдерживают. Да и неудобно: скрипят. Идешь, все только и смотрят: телега или человек. А на заседанье опоздаешь — хоть не заходи. Такой шум да скрип — докладчика не слышно.
Боже мой! Германа волнуют прежде всего удобства людей. Видите ли, людям он доставляет неудовольствие. А то, что ему плохо, — наплевать.
Слушая его, я вспомнил один случай. Вышли мы с Германом вечером с факультета, к остановке подходит автобус.
— Нажимай, Федор! Побежали.
Вдруг что-то треснуло.
— Стоп!
В чем дело? Выпал болт из протеза. Стали искать. Я кое-как нашел.
Герман достал ключ, засучил штанину и тут же стал ввинчивать болт. Мы провозились минуты две, пока удалось приладить болт.
— Ну, спасибо, Федор, — обрадовался Герман. — Спас ты меня. А то сидеть бы мне неделю дома.
Было полпервого ночи. Мы долго ждали автобуса и не дождались.
— Пойду-ка я, Федор, вперед. Может, что попадется.
— Я провожу тебя.
— Нет, нет. Люся будет ругаться. Привет ей большой.
И он, закидывая протезы, ужасающе скрипя ими на морозе, поплелся домой. И вот какому-то мерзавцу пришла идея экономить средства на протезах Германа. Мучайся — зато экономия. И ведь, наверно, негодяй радовался: вот, мол, изыскал дополнительный источник экономии, и, может быть, даже премию получил. Ужасно! А сколько таких Германов в Ленинграде? Какова экономия! Да если бы их было и много. Разве может быть речь об экономии на Германах?
После того как Петр произвел операцию над Германом по вырыванию затвердевших гнойников, Герман стал прилаживать протезы.